Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

На большинстве книг — автографы авторов или дарителей. Так, на авантитуле книги Э. Райса «Под глухими небесами» читаем: «Владимиру Ивановичу Малышеву с глубоким уважением и искреннейшею привязанностью, как ко всему, что в России. Райс». Однако, «привязанность» автора к России не спасла его книгу: она снабжена главлитовским шестигранным штампом, означавшим запрет, а на последнем листе можно увидеть пометку, сделанную синим карандашом: «Книга прислана н/сотр. (научному сотруднику. —А. Б.) ИРЛИ АН СССР В. И. Малышеву». Книга, казалось бы, не подпадала под «генеральное ограничение», которому подвергались все эмигрантские издания: она выпущена обычным американским издательством, да и в самом тексте опять-таки ничего «антисоветского» нет. Скорее всего, цензоры обратили внимание на большой «Перечень книг, продающихся в магазинах русской книги Европы и Америки», помещенный в конце книги в качестве рекламного приложения: в нем указаны «Дневник моих встреч» художника Юрия Анненкова, американское издание «Стихотворений и поэм» Иосифа Бродского, 4-й том американского же издания «Сочинений» Б. Пастернака, в который вошел роман «Доктор Живаго», русский перевод романа Джорджа Оруэлла «1984», вышедший в издательстве «Посев», сборник «Синявский и Даниэль на скамье подсудимых» и ряд других книг.

Некоторые надписи предельно лапидарны и подписаны только инициалами, как, например, на упоминавшемся уже сборнике «Наследие»: «В. И. Малышеву. П. С. 1969». Одна книга, посланная Малышеву (очерк об И. С. Шмелеве), снабжена дарственной надписью: «В библиотеку Пушкинского Дома. Юл. Кутырина». Другие имеют более «личностный», как принято теперь говорить, характер. И. Одоевцева написала на сборнике своих стихотворений: «Глубокоуважаемому Владимиру Ивановичу Малышеву с сердечным приветом от Ирины Одоевцевой. 12.5.61. Саньи». Сборник этот вполне безобиден, если не считать посвящения одного из стихотворений, крайне манерного и кокетливого, надо сказать, Георгию Адамовичу и упоминания в нем имени Н. С. Гумилева:

Дом Искусств. Литераторов дом,
Девятнадцать жасминовых лет.
Гордость студии Гумилева
Николая Степановича…
Но постойте, постойте. Нет.
Это кажется так сгоряча,
Это выдумка, бред.

Другой значащий автограф, позволяющий судить о широте дружеских связей Малышева с крупнейшими зарубежными славистами, — надпись на книге и поныне здравствующего профессора Сорбонны Мишеля Окутюрье «Pasternak par lui-meme. Paris, 1961» («Пастернак своими глазами»): «Владимиру Ивановичу Малышеву с чувством глубокой благодарности за ленинградское гостеприимство. М. Aucouturier. 12.11.67 г.». «Криминал» ее, видимо, состоял в неоднократном упоминании «Доктора Живаго» и известных перипетий, связанных с присуждением в 1958 г. Борису Пастернаку Нобелевской премии.