Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Эта, надо сказать, весьма популярная в последнее время, точка зрения вряд ли имеет под собой какие бы то ни было основания и восходит к народнической еще установке позапрошлого века: «Чем ночь темней, тем ярче звезды». Цензура — особенно в той форме, которую она приобрела в советское время, — одно из самых страшных изобретений человечества, есть, по моему мнению, абсолютное зло, и не содержит в себе никакого положительного опыта, как, по утверждению Варлама Шаламова в «Колымских рассказах», нет его для человека и в лагерной жизни. Настоящему художнику слова нет надобности создавать себе внешние препятствия для полноценного творческого самоосуществле-ния; говоря попросту, он придумает сам себе такую «зубную боль в сердце» (Генрих Гейне), которую ему не доставит ни один, даже самый жестокий и изощренный, цензор.

На все эти «плачи» следует ответить словами М. А. Булгакова, возвысившего свой голос против всевластия цензуры в знаменитом отчаянном письме в Коллегию ОГПУ с требованием отправить его «Правительству СССР» (март 1930 г.). Примечательно, что первый читатель этого письма, Генрих Ягода, особое внимание обратил на следующие две фразы, жирно подчеркнув их: «Борьба с цензурой, какой бы она ни была и при какой власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призыв к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что если кто из писателей вздумает доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода…»

Под цензурой в строгом смысле слова следует понимать, на мой взгляд, систематический, целенаправленный и всеобъемлющий контроль, устанавливаемый государством (в странах со светским режимом) или официальной церковью (в теократических государствах) над деятельностью средств информации посредством особых мер более или менее насильственного характера. Они проявляются главным образом:

1) в изъятии нежелательных фрагментов текста или произведения целиком; 2) запрете тиражирования, распространения (а порою и хранения) определенных произведений. Советской цензуре была присуща, кроме того, предписывающая (или императивная) функция, что, кажется, является изобретением коммунистического режима. Во всяком случае, именно он заставлял своих цензоров не только запрещать нечто, противоречащее целям и задачам политики и идеологии, но и «воспитывать» авторов, предписывая им, что и как писать. Очень точно сформулировал это В. В. Набоков в докладе «Писатели, цензура и читатели в России», прочитанном 10 апреля 1958 г. в Корнельском университете. Вовсе не питая романтических иллюзий насчет якобы благодетельных условий существования литературы и печати в дореволюционной России (их разделяли некоторые эмигранты, да и у нас сейчас есть поклонники этой точки зрения), Набоков, тем не менее, выявляет принципиальную разницу между прежней и большевистской цензурами. «…Книги могли запретить, — говорил Набоков, — писателей отправляли в ссылку, в цензоры шли негодяи и недоумки, Его Величество в бакенбардах мог сам сделаться цензором и запретителем (подразумевается Николай I. — А. Б.), но все же удивительного изобретения советского времени — метода принуждения целого литературного объединения писать под диктовку государства — не было в старой России, хотя многочисленные реакционные чиновники явно мечтали о нем <…> В России до советской власти существовали, конечно, ограничения, но художниками никто не командовал. Живописцы, писатели и композиторы были совершенно уверены, что живут в стране, где господствуют деспотизм и рабство, но они обладали огромным преимуществом, которое до конца можно оценить лишь сегодня, преимуществом перед своими внуками, живущими в современной России: их не заставляли говорить, что деспотизма и рабства нет»[382]. Другими словами, в прошлом цензура имела лишь запретительные функции, в советское время — помимо того, и предписывающие: по известной формуле — все запрещено, а то, что разрешено, обязательно… Причем это относилось не только к содержанию, но и к форме, и к самой стилистике литературного произведения.