Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

В распоряжении редакторов и руководителей издательств находилось множество средств и методов, позволявших отсечь книгу неугодного автора или «сомнительного» содержания. Во-первых, метод, получивший в этой среде особую популярность и называвшийся так: «Гнать зайца дальше». Это означало — не отказывая автору, бесконечно перебрасывать его рукопись от одного «внутреннего рецензента» к другому. Чаще всего, это были проверенные люди из среды литературных критиков и самих писателей, своего рода «темные лошадки». Для таких внутренних рецензий характерна их полная анонимность, так как она показывалась гонимому автору без подписи. Иногда количество таких рецензий доходило до десятка. Процесс затягивался до бесконечности, пока загнанный автор не уставал и, махнув на всё рукой, забирал рукопись, пряча ее в стол «до лучших времен», или отдавал ее в самиздат или тамиздат.

Второй довод: «цензура не пропустит». Полная непроницаемость и засекреченность ведомства порождала по сути кафкианскую атмосферу. Редактор, вроде бы сочувствуя автору и соглашаясь с ним, многозначительно показывал большим пальцем вверх, намекая на те таинственные и всемогущие силы, от которых ни автор, ни он, редактор, не зависят. Часто бывало так, что редактор шел, так сказать, «впереди прогресса», запрещая то, что выше прошло был незамеченным. Об этом говорил Федор Абрамов, выступая в 1971 г. на расширенном пленуме Совета по литературной критике СП СССР. Он назвал вопрос о цензуре «довольно деликатным», с ним приходится «сталкиваться постоянно». Он говорил и о том, что «…еще ни разу не разговаривал с цензорами, хотя в издательстве ему говорили, что против того или иного места возражает цензура». Выступая публично, писатель вынужден был говорить на языке своего времени: «Иногда разводишь руками. Почему не пропущено именно это место? Ведь цензор и писатель — советские люди, перед которыми стоят одинаковые задачи. И все же, видимо, они не могут прийти к соглашению»[60].

Третий метод: «формирование темплана», то есть тематического плана издательства не только на год вперед, но сверстанного порой на целую «пятилетку». «Попасть в темплан» — заветная и часто несбыточная мечта автора. Добиться этого было очень трудно. Каждый такой документ непременно рассматривался и утверждался на самом верху — в идеологических структурах партии. Обком ежегодно рассматривал вопрос «О формировании планов издательств, расположенных в Ленинграде», проводил совещания с приглашением директоров издательств, на которых обсуждались меры, направленные на «совершенствование работы в свете требований» (такого-то) очередного съезда партии. Сотрудники агитпропа могли не только исключить некоторые «позиции» из плана, но и «рекомендовать», что равнялось приказу, включить в него те или иные книги, — в связи с их «актуальностью». Из темплана здесь же могли вычеркнуть «малоактуальные» произведения, книги проштрафившихся авторов (например, подписавших какие-либо протесты) и т. д. Партаппарат вникал во все детали, вплоть до количества экземпляров намеченного к выпуску издания. Например, разрешить печатание чисто символическим тиражом, каким в застойные времена издавались, скажем, произведения Цветаевой и Мандельштама. До крайности обструганные и «оркестрованные» фальшивыми вступительными статьями официозных литературоведов, они должны были играть роль контрпропагандистского оружия, направленного против «злобных выпадов» ревизионистов и прочих западных врагов советской власти.

Другой сакральный термин — «типизация издательств». Она объявлялась своего рода панацеей против всех бед и зол, подстерегающих книжное дело, страдающее, как постоянно подчеркивалось в документах, «параллелизмом и дублированием работы». Такая типизация назначалась сверху; выход за рамки программы рассматривался чуть ли не как преступление. Издательству выделялась отгороженная делянка, а дальше следует известное гулаговское правило: «Шаг влево, шаг вправо считается побег». В советских условиях сделано это было исключительно в целях регламентации деятельности издательств и усиления контроля: так было удобней начальству.

Во множестве документов Ленгорлита отмечен выпуск различными издательствами так называемой «непрофильной» литературы. Даже издание материалов научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, в количестве 550 экземпляров было поставлено в вину руководству Академии художеств: не спасло даже священное имя! Еще большее раздражение вызвало издание переведенной с немецкого книги «Пудель. 400 советов собаководу» Научно-исследовательским институтом связи[61].