Но когда миссис Водмен завернула окольной дорогой в Намюр, чтобы добраться до паха дяди Тоби, и пригласила его атаковать вершину передового контрэскарпа и взять при поддержке голландцев, со шпагой в руке, контргарду Святого Роха — а затем, касаясь его слуха самыми нежными тонами своего голоса, вывела его, окровавленного, за руку из траншеи, утирая слезы на своих глазах, когда его относили в палату, — Небо! Земля! Воды! — все в нем встрепенулось — все природные источники вышли из берегов — ангел милосердия сидел возле дяди Тоби на диване — сердце его запылало — и будь у него даже тысяча сердец, он их сложил бы у ног миссис Водмен (в переводе это ровно 100 слов. —
— с привлечением мифологических фигур:
эта нотка достаточно отчетливо звучала у змия в его разговоре с Евой
;ангел милосердия
сидел возле дяди Тоби на диване;богиня Благопристойности
, если она была там самолично — а если нет, так ее тень, — покачала головой и, погрозив пальцем перед глазами миссис Водмен, — запретила ей выводить дядю Тоби из заблуждения;— и риторическими обращениями к мировым стихиям и персонажам романа:
когда его относили в палату, — Небо! Земля! Воды!
— все в нем встрепенулось;Несчастная миссис Водмен!
Но сквозь этот сентименталистский дискурс все время проглядывают медицинские реалии:
далеко ли от бедра до паха
и насколько больше или меньше пострадает она в своих чувствах от раны в паху, чем от ишиаса;дает допрашивающему право входить в такие подробности
, как если бы он был вашим хирургом;— Где же <
А главное, игриво подсвечивая разговоры о природе прискорбного ранения, через весь текст проходит лишь слегка завуалированный образ «фаллической пенетрации»:
так искусно направлено
в сердце дяди Тоби, что каждый из этих вопросов проникал туда в десять раз глубже, нежели самая острая боль;миссис Водмен бросила беглый взгляд на пояс у красных плисовых штанов дяди Тоби
, естественно ожидая, что последний самым лаконическим образом ответит ей, ткнув указательным пальцем в это самое место;мог во всякое время воткнуть булавку в то самое место
, где он стоял, когда его поразило камнем;с <…> девической стыдливостью поставил палец вдовы на роковое место
[424].18.
А что делает Булгаков? В согласии с названием главы и заглавной темой романа, он (кстати, не только романист, но и драматург) строит эпизод как комическую сценку, где голос объективного повествователя уступает главное место речам и игре действующих лиц, в первую очередь героини, актрисы Пряхиной. На нее возлагается жизнетворческая роль поставщицы высокого дискурса, а на ее собеседницу-секретаршу — подача отрезвляющих реплик.Центральным нервом лицедейского перформанса героини сделано ее настояние (усиленное систематическими повторами слов) на своем неувядающем творческом цветении, свидетельством которого является ее известный портрет.