Как Феникс из пепла (СИ)

Как-то Нибур предложил Барклаю почитать только что законченный им перевод на немецкий язык неизвестного в России древнегреческого историка Геродота. Барклай начал читать. Прочтя "Мельпомену" - четвёртую книгу занимательной геродотовой "Истории", повествовавшую о неудачном походе бесчисленных полчищ персидского царя Дария в необъятные скифские степи, Барклай отложил рукопись и крепко задумался... Кто-нибудь другой на его месте стал бы увлечённо читать дальше, ведь самое интересное было впереди: Марафонская битва, Фермопилы, Саламин, Платеи... А русский генерал Барклай задумался и перечёл внимательно эту самую "Мельпомену" ещё и ещё раз.

А в начале апреля в Мемель, дабы поддержать лишённую Наполеоном королевства, но не сдавшуюся прусскую королевскую чету, прибыл царь Александр I. Кроме Барклая, в Мемеле лежал на излечении ещё один раненый под Прейсиш-Эйлау русский генерал - богатый аристократ, царедворец, граф Павел Андреевич Шувалов. Вполне естественно, что император зашёл его навестить. И столь же естественно, что навестив одного своего раненого генерала, Александр счёл своим долгом навестить и второго - лично ему неизвестного неродовитого лифляндца Барклая (ну что тут поделаешь - так уж он был воспитан). Обыкновенный визит вежливости минут на пять, на десять. Вот она, та самая Синяя птица удачи, редко кого посещающая даже один раз в жизни, и к внезапному появлению которой далеко не всякий счастливец оказывается готовым! В отличие от Павла Андреевича Шувалова, Барклай оказался готов - благодаря Нибуру и... Геродоту.

Александр задержался на квартире Барклая вместо десяти минут больше часа. Пересказав царю поучительную историю о том, как древние скифы задолго до греков одолели вторгшегося к ним несравнимо более сильного противника - персов, Барклай сказал, что единственно таким "скифским" способом - заманивая его вглубь необъятной российской территории и ведя партизанскую войну на его растянутых коммуникациях, только и возможно победить непобедимого Наполеона. Изумлённый и заинтригованный услышанным, Александр поинтересовался, насколько далеко следует отступать? "Да хоть до Казани, - последовал ответ Барклая. - Главное в войне - конечная победа". Именно из этого стратегического постулата Барклая "растут ноги" знаменитого обещания императора Александра в 1812 году, что он готов отступать хоть до Камчатки, но не сложит оружия, пока хоть один французский оккупант пребывает на русской земле.

Потом, по мере приближения 1812 года, ещё, по меньшей мере, человек 20 - русских и иноземцев - предложили Александру тот же самый план борьбы с Наполеоном, но всё дело в том, что (поспорю тут со Штирлицем) запоминается как раз-таки первое, а Барклай сделал это ПЕРВЫМ...

Покинул квартиру Барклая Александр с убеждением, что великого и ужасного корсиканца можно победить, и что у него есть генерал выдающегося стратегического ума, способный это сделать. После этой случайной встречи (хотя Барклай мог, конечно, изложить пришедшие ему в голову после чтения Геродота мысли в письме Александру, но не затерялось ли бы это письмо, среди множества поступающих в канцелярию царя бумаг - большой вопрос) и начался стремительный карьерный взлёт Барклая.

После того как разрыв Наполеона с Александром сделался неизбежным, Барклай сменил "без лести преданного" Аракчеева на посту военного министра и занялся непосредственной подготовкой своего замысла. И когда грянул роковой 1812 год, Барклай приступил к осуществлению своего плана заманивания Великой наполеоновской армии к Москве, а если понадобится, то и к самой Казани. Разумеется, наличие такого плана держалось в глубочайшей тайне - я не уверен, что даже командующий Второй русской армией Багратион знал о его существовании. Поэтому-то рядовой солдатской массе, офицерам, генералам, обеим столичным обществам казалось, что "проклятый немец", трус и изменник Барклай (какой контраст с великолепным Суворовым!) ведёт армию прямой дорогой к гибели, а страну - к катастрофе. И Александр, прекрасно знавший, что всё идёт так, как должно, по утверждённому им плану, в конце концов, был вынужден уступить единодушным мольбам "общества" (недаром Лев Николаевич Толстой назвал свой знаменитый роман "Война и общество"!) и заменить "немца" на русского Кутузова, причём, отпуская его к армии, царь наверняка ознакомил его с осуществляемым Барклаем стратегическим замыслом, а Кутузов наверняка этот замысел одобрил и принял к исполнению.