Парсонс настолько уверен в приоритете этого «угла», что даже открывает введение к своей книге словами:
тезис, лежащий в основе этой работы <…> состоит в том, что современный тип общества возник в единственной эволюционной зоне – на Западе, который, по сути, представляет собой часть Европы, ставшей наследницей западной половины Римской империи к северу от Средиземного моря [Там же: 11].
Неудивительно, что сегодня, когда подчеркивать какие-либо преимущества европейцев считается делом неполиткорректным, Парсонс подвергается критике. Сам он в том же введении отметил:
многие воспримут <…> тезис о том, что общества современного типа обладают более высокой и обобщенной, чем все другие, адаптивной способностью и что все они имеют единое западное происхождение, как «культурно-центристский» и оценочный [Там же: 13].
Но если вдуматься в то, что Парсонс на самом деле сказал, получается вывод весьма благоприятный для незападных обществ.
Принципиальным моментом теории модернизации является утверждение, что не было никакого извечного Запада с современными нормами жизни, не было извечного преимущества западных народов над восточными. Весь мир меняется, и Запад в том числе. Успех Запада – плод долгого труда, а вовсе не исходно существующих культурных, или тем более генных, преимуществ. Чтобы понять суть современных обществ, надо изучать динамику, а не статику. Надо осмыслить историю, как систему постоянных трансформаций, приводящих к изменению нашей жизни.
Даже эпоха Ренессанса – это еще не современность, хотя многие утверждают, будто именно культурный перелом, происходивший в ту эпоху, создал наш нынешний мир. Согласно Парсонсу, скорее, в основе движения к современности лежал тот религиозный распад, что произошел в христианстве в XVI–XVII столетиях. На фоне этого распада исчезла фактически старая Империя (реально существовавшая в Германии, но претендовавшая на большее), возникли система суверенных государств и новая система международных отношений [Там же: 77–80]. В новых государствах возникла проблема легитимации власти, поскольку в связи с религиозным кризисом Европы старая система легитимации, в основе которой лежит представление, будто государь – помазанник божий, перестала эффективно работать.
Но если власть – не от Бога, то на чем же она держится в современном обществе? Ответ дал еще Вебер. На законе. На тех нормах, которые устанавливают люди. Если, конечно, они признают эти нормы справедливыми. Законы существовали, конечно, и раньше, но в современных обществах их роль стала качественно иной.
Раз современное общество – это общество, основанное на законе, то его отличает от традиционных обществ еще два момента. Во-первых, важнейшую роль в нем играют представительные органы власти, а не только правительство. Во-вторых, закон защищает права человека: его личность и его собственность. И впрямь, будет ли власть, основанная на законе, легитимной, если человек не может на нее влиять (например, избирая своих представителей), а сам остается не защищенным от произвола? Этот чрезвычайно важный момент в теории Парсонса можно понять, лишь если принять во внимание то, что до XVII–XVIII столетий даже в Европе все было устроено по-другому. Парламенты не столько творили законы, сколько были органами, с которыми короли вели переговоры, когда хотели раскрутить общество на «бабки» для ведения очередной войны. Если они могли содрать семь шкур с подданных без парламентов, то запросто это делали. Если же не могли, то вступали в переговоры. Защищенность прав подданных была весьма условной. Скорее, лишь слабость монарха, чем нормы закона, обеспечивали такую защиту.
Именно в ходе модернизации мир стал иным. А когда он стал иным, возникла возможность осуществить две революции, которые Парсонс считает важнейшими для перехода к современности. Речь, конечно, идет не о пролетарской революции, экспроприирующей экспроприаторов (характерной для марксистских представлений о мире), а о революциях промышленной и демократической (которые в XIX веке были еще дополнены революцией, произошедшей в системе образования). Мир, согласно концепции Парсонса, идет не к тому социализму, при котором национализируется собственность, а к дальнейшему развитию свободного предпринимательства с минимальным государственным контролем [Там же: 102–115].