Как говорить, чтобы подростки слушали, и как слушать, чтобы подростки говорили

Я не знала, что выйдет из нашей первой встречи. Одно дело — изучать новые принципы и пробовать применить их к гипотетическим проблемам в кругу других пришедших на мастер-класс родителей, и совсем другое — остаться в одиночестве в собственном доме и пытаться справиться с реальными детьми и их проблемами. Тем не менее многие из родителей все-таки пошли на это. Ниже с незначительными изменениями приводятся рассказы о том, что им пришлось в результате испытать. Вы заметите, что авторы большинства историй — те родители, которые наиболее активно вели себя во время нашего занятия. Однако часть рассказов поступила от людей, которые редко включались в обсуждение, но хотели в письменной форме поделиться с нами информацией о том, каким образом новоприобретенные навыки повлияли на их взаимоотношения с детьми-подростками.

Джоан

Я видела, что моя дочь Рэчел в последнее время ходит как в воду опущенная. Но когда я спрашивала, что происходит, она всегда отвечала: «Ничего». Я говорила ей: «Как же я смогу помочь тебе, если ты не рассказываешь мне, в чем дело?» Она отмахивалась от меня: «Я не хочу об этом говорить». Я просила: «Может быть, если ты мне все расскажешь, тебе станет легче…» Тогда она бросала на меня косой взгляд, и на этом все разговоры заканчивались.

Но в свете того, что мы обсудили на мастер-классе на прошлой неделе, я решила попробовать «новый подход». Я сказала: «Рэчел, в последнее время ты сама не своя… Что бы это ни было, с тобой произошло нечто такое, отчего ты чувствуешь себя очень плохо».

Ну, тут у нее по щекам покатились слезы, и вся история постепенно вышла на белый свет. Две девочки, которые были ее лучшими подругами в начальной и средней школе, теперь влились в новую популярную тусовку и стали ее полностью игнорировать. Они перестали, как раньше, занимать для нее место в столовой и приглашать с собой на любые вечеринки. Теперь, проходя мимо нее в коридоре, они даже не здоровались с ней. Кроме того, она была совершенно уверена, что именно одна из них разослала другим ребятам из школы электронные письма о том, что Рэчел выглядит толстухой, потому что носит «дебильную», совсем не брендовую одежду.

Я была в ужасе. Мне, конечно, доводилось слышать, что в школах происходят такие вещи, и я знала, насколько жестокими могут быть некоторые девчонки, но я и представить себе не могла, что нечто подобное может случиться с моей дочерью.

Больше всего в жизни мне хотелось избавить ее от боли, забрать ее боль себе. Посоветовать ей навсегда забыть об этих мерзких, испорченных девчонках. У нее появятся новые подруги. Настоящие подруги, которые ценили бы ее как прекрасного человека. Но я не сказала ничего подобного. Вместо этого я просто стала говорить о ее чувствах. Я сказала: «Да, солнышко, такие ситуации трудно переживать. Очень больно узнавать, что люди, которым ты доверяешь и считаешь их своими друзьями, вовсе тебе не друзья».

«Как же можно быть такими жестокими!» — сказала она и еще немного поплакала. Потом она рассказала мне, что в ее классе есть еще одна девочка, которую они точно так же «срамили» в Интернете, утверждая, что от нее постоянно пахнет мочой.

Я поверить не могла во все услышанное! Я сказала Рэчел, что такое поведение многое говорит о самих этих девочках, а не о тех, кого они так унижают. Очевидно, чувствовать себя особенными членами «закрытого клана» эти девочки могли, только сделав изгоями всех остальных.

Она кивнула головой, и после этого мы долго с ней разговаривали… о «настоящих» и «ненастоящих» друзьях и подругах и о том, как увидеть это различие. Через некоторое время стало заметно, что она начала чувствовать себя немного лучше.

Однако про себя я этого сказать не могла. Поэтому на следующий день, как только дочь ушла в школу, я позвонила школьному психологу. Я сказала, что мой звонок нужно оставить в секрете, но, по моему мнению, ей следует знать обо всем происходящем.

Я не знала, какой будет реакция психолога, но она сказала, что очень рада моему звонку. В последнее время по школе стало ходить все больше и больше слухов о «кибернетических преследованиях», и она планировала обсудить эту проблему с директором и решить, что можно сделать, чтобы помочь всем учащимся понять, насколько вредоносным может быть столь грубое и клеветническое поведение в Сети.

К концу нашей беседы я почувствовала себя гораздо лучше и даже подумала: «Кто знает, может быть, из этого всего выйдет что-нибудь позитивное».

Джим

Мой старший сын подрабатывает в ресторане. В прошлую субботу он вернулся с работы домой, швырнул рюкзак на стол и начал ругаться на своего начальника. Каждое второе сказанное им слово было нецензурным.

Выяснилось, что, когда начальник спросил моего сына, не сможет ли он по выходным работать несколько лишних часов, он ответил: «Может быть, смогу…». Но, придя в субботу в ресторан в готовности согласиться на предложение, он обнаружил, что «этот подонок» (если цитировать сына дословно) уже отдал эти сверхурочные часы кому-то другому.

Ну, парню повезло, что я не взорвался и не высказал ему все, что хотел сказать: «А почему тебя это удивило? Чего ты ожидал? Пора бы уже повзрослеть! Как человек должен руководить, если его подчиненный заявляет ему, что «может быть» поработает? «Может быть» не значит вообще ничего».

Но я не стал его пилить, даже не стал выговаривать ему за сквернословие… на этот раз. Я просто сказал: «То есть ты не чувствовал себя в силах сразу дать ему совершенно определенный ответ?» Он сказал: «Да, я хотел сначала подумать обо всем этом!»

«Угу!» — ответил я.

«Моя жизнь состоит не только из этой работы. Ты сам знаешь», — сказал он.

«Вся эта ерунда на него не действует», — подумал я.

Но потом, совершенно неожиданно, он вдруг сказал: «Я, наверно, сам виноват. Надо было, вернувшись домой, позвонить ему, а не оставлять дело в подвешенном состоянии».

Как вам это нравится? Стоило только проявить немного понимания, как он тут же сообразил, что должен был сделать с самого начала, и взял на себя ответственность за ошибку!

Лора

Через несколько дней после нашего семинара мы с дочерью пошли в магазин покупать ей джинсы, и это была большая ошибка с моей стороны. Что бы она не мерила, все ей «не подходило» — то размер, то цвет, то марка. Наконец она нашла себе подходящую пару: акцентирующие все детали ее задницы штаны в обтяжку, с низкой талией, натянув которые она еле смогла застегнуть молнию.

Я не сказала ни слова, а просто оставила ее в примерочной и пошла искать брюки на размер больше. Когда я вернулась, она все еще любовалась на себя в зеркале. Бросив один-единственный взгляд на принесенные мною джинсы, дочь начала орать: «Эти я даже мерить не буду! Ты хочешь, чтобы я выглядела, как «ботанка»! Ты сама жирная, и поэтому считаешь, что всем надо носить шмотки, которые на них болтаются. А я не собираюсь, как ты, прятать от всех свое тело!»

Я была так оскорблена и настолько разозлилась, что чуть не обозвала ее маленькой сучкой. Но я этого не сделала, а сказала: «Я подожду тебя снаружи». Ни на что большее я была не способна.

Она сказала: «Ну, а что с джинсами?»

«Я подожду тебя снаружи», — повторила я и оставила ее в примерочной.

Когда дочь наконец оттуда вышла, мне меньше всего хотелось «идентифицироваться с ее чувствами», но я все равно это сделала. Я сказала: «Я знаю, как тебе понравились эти джинсы. Понимаю, что ты расстроена, потому что я их не одобряю». Но потом дала ей понять, как чувствую себя я сама. «Когда со мной говорят в таком тоне, во мне что-то выключается. Я больше не хочу ходить по магазинам, не хочу больше никому помогать, у меня нет никакого желания даже разговаривать».

Всю дорогу домой никто из нас не проронил ни слова. Но уже возле самого дома она пробормотала: «Прости меня».

Это, конечно, было не слишком серьезное извинение, но услышать его я была рада. Кроме того, я была счастлива, что не сказала дочери ничего, за что потом мне пришлось бы просить у нее прощения.

Линда

Не знаю, улучшились ли мои взаимоотношения с сыном, но, как мне кажется, я достигла некоторого прогресса в общении с его друзьями. Это 13-летние близнецы-двойняшки Ник и Джастин, оба очень смышленые, но совершенно неуправляемые. Они курят (подозреваю, не только простые сигареты), путешествуют автостопом, а однажды, когда родители запретили им выходить из дома, вылезли через окно спальни и пошли тусоваться в гипермаркете.

Моему сыну льстит их интерес к его персоне, но меня это беспокоит. Я уверена, что он уже ездил с ними куда-нибудь на попутках, хотя сам он это отрицает. Будь моя воля, я бы запретила ему встречаться с ними вне школьных стен! Но муж говорит мне, что так будет только хуже, ведь в этом случае он все равно найдет способ видеться с ними, только будет врать, что не делает этого.

Итак, в последние месяцы наша стратегия состояла в том, что по субботам мы приглашали близнецов к себе на обед. Мы решили, что, приходя к нам домой, они постоянно будут у нас на глазах, а после этого мы сами сможем отвезти их туда, куда им хочется. По крайней мере, хоть один вечер в неделю мы сможем быть уверены, что они не стоят на каком-нибудь темном углу, протянув руку и дожидаясь, пока их не подберет какой-нибудь незнакомец на машине.

Однако до сих пор нам не удавалось завязать разговора ни с одним из братьев. Но после состоявшегося на прошлой неделе мастер-класса мы добились определенного прогресса.

Они вдвоем страшно поносили своего учителя физики и обзывали его «тупым придурком». В обычном случае мы встали бы на защиту учителя. Но не на этот раз. В этот раз мы попытались понять, какие чувства испытывают к нему близнецы. Мой муж сказал: «Кажется, этого учителя вы по-настоящему ненавидите». Они стали рассказывать нам все больше и больше: «Он такой зануда… Все время орет на нас без всякой причины. А если он тебя вызвал, а ты не знаешь ответа, то он начинает унижать тебя в присутствии всего класса».

Я сказала: «Ник, могу поспорить, что если бы вы с Джастином были бы учителями, вы бы никогда не стали бы кричать на детей или подвергать унижениям за невыученные уроки».

«Это точно!» — почти одновременно сказали они.

А муж добавил: «Кроме того, с вами уж точно не было бы скучно… Тем, у кого вы были бы учителями, сильно бы повезло».

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Мой сын сидел с открытым ртом. Он поверить не мог, что его «крутые» друзья могут вот так беседовать с совершенно «не крутыми» родителями.

Карен

Прошлой ночью мы со Стейси просматривали старый фотоальбом. Я показала на фотографию, где она в трехлетнем возрасте сидит на своем велосипеде, и сказала: «Смотри, какая ты была хорошенькая!»

«Ага, — ответила она, — была тогда ». «Что ты имеешь в виду, говоря «была тогда» таким тоном?» — спросила я. «Сейчас-то я выгляжу совсем иначе…» Я сказала: «Не говори глупостей. Ты выглядишь прекрасно!» «Вовсе нет, — сказала она. — Я выгляжу отвратительно. Волосы у меня слишком короткие, грудь слишком маленькая, а задница слишком здоровая…»

Я всегда чуть не плачу, когда она начинает так о себе говорить. Все это напоминает мне о собственных страхах, которые мучили меня, когда я была в ее возрасте, и о постоянных приставаниях матери с советами по поводу того, как можно усовершенствовать свою внешность: «Не горбись… Подними плечи… Сделай уже что-нибудь с волосами… Возьми косметику и хоть немного приведи себя в порядок… А то выглядишь, как страх Господень!»

Поэтому вчера, когда Стейси начала свой сеанс самоуничижения, первым моим инстинктивным желанием было попробовать ее утешить: «У тебя все в полном порядке с попкой, волосы у тебя со временем вырастут, грудь тоже. В крайнем случае, всегда можно пользоваться бюстгальтером со специальными вкладышами».

Ну, то есть я так сказала бы раньше … Но на этот раз я подумала: «Хорошо, я пойду на поводу у ее чувств». Я обняла ее за плечи и сказала: «Судя по твоим словам, тебя не очень-то устраивает твоя внешность… Знаешь, чего мне очень хочется? Мне хочется, чтобы, встав в следующий раз перед зеркалом, ты увидела в нем то, что вижу в тебе я».

В ее лице я внезапно увидела заинтересованность: «А что ты во мне видишь?»

Я сказала ей правду: «Вижу прекрасную девочку… прекрасную и внутри и снаружи».

«Ой, ну ты же просто моя мама», — сказала она и вышла из комнаты.

Минуту спустя я увидела, как дочь позирует перед большим зеркалом в холле. Она положила руку на бедро и даже улыбалась своему отражению.