Если бы художник ввел такую линию, она превратилась бы в ограду и заперла картину крепко-накрепко. Мондриан
не замыкает пространство — он держит все цвета в свободном состоянии, не ограничивая наше поле зрения. Двери остаются открытыми — мы можем перемещаться по картине по своему усмотрению: входить в нее, скользить по ней, выходить, когда захочется… Изучив картину как следует, мы, может быть, отчетливее представим себе пространство, в котором находимся сами, и формы, которые нас окружают. В каком-то смысле это тренировка для глаз и для ума.Картина похожа на план квартиры
Действительно, тут есть что-то общее. Любое строительство начинается с плана — например, в плане квартиры показывают, где должны пройти стены, как будут расположены комнаты, для ясности раскрашивают их в разные цвета… План (или проект) наглядно представляет то, что мы хотим увидеть в результате. По Мондриану
, живопись вообще — воплощение разумного начала и стабильности.Вполне возможно: представим себе здание, которое идет под снос. Передняя стена уже разрушена, внутренняя планировка дома стала доступна взгляду… Мы видим то, что было когда-то комнатами, и по следам окрашенных стен или по сохранившимся обоям можем догадаться, где была спальня, где гостиная или детская. В этих пустых прямоугольниках прошла не одна жизнь… Мондриан
несомненно не раз наблюдал подобные сцены и умел почувствовать город как чистую форму.Пожалуй, это тоже правда. Приблизительно такие очертания можно увидеть с высоты птичьего полета; никаких указаний на масштаб или размеры нет. Кстати, спустя много лет после создания этой картины (и других в том же роде) Мондриан попал в США и пришел в полный восторг от Нью-Йорка. Планировка города, с разветвленной сетью улиц, пересекающихся под прямым углом, оказалась удивительно похожа на его картины. Этот мир художник сразу ощутил как свой.
Да, его картины основаны на одном и том же беспредметном принципе, но соотношение цветов и пропорции полос и прямоугольников в каждой работе свои. На некоторых белый занимает почти все пространство, и полотно кажется легким и безмятежным. На других линии расположены густо, как прутья тюремной решетки, и картина производит гнетущее впечатление — от нее буквально хочется бежать. Используя самые простые средства, художник умеет пробудить у зрителей широчайшую гамму чувств. Он работает, как композитор, который с помощью семи нот создает бесконечное разнообразие мелодий. Недаром наша картина называется «Композиция».
Да, пожалуй, с технической точки зрения это не так и сложно. Но есть другой, более высокий уровень сложности, связанный со смыслом. Подражать внешней манере Мондриана
— одно, но поставить себя на место художника, вернуться в его время, пережить то, что пережил он, — совсем другое. Мондриан потратил долгие годы на то, чтобы выработать свой стиль. И сегодня, когда мы смотрим на его картину, мы не должны забывать, что за этим произведением, таким обманчиво простым по форме, стоит целая совокупность идей, мыслей, устремлений, которые привели к его созданию. Не будет преувеличением сказать, что это труд всей жизни.Такое впечатление создают геометрические формы — особенно при первом, беглом взгляде на картину. В ней сразу чувствуется строгость замысла, но при ближайшем рассмотрении можно заметить и кое-что еще: например, мазки на черных полосах — они как будто слегка подрагивают… Значит, рука художника не так тверда: он тоже поддается эмоциям. Оказывается, что и линии не просто методично и последовательно наносятся на холст — они действительно пересекаются. Мондриан
, как ткач из нитей, создает из них ткань своего произведения. Мы словно видим холст под микроскопом, различая в переплетении нитей скрытую от глаз основу живописи.Продать их было непросто. Беспредметные картины Мондриана
не могли пользоваться широким спросом: любителей интеллектуальной живописи находилось немного. Тем не менее Мондриан упорно шел своим путем: только так он мог выразить себя до конца. А для заработка художник писал натюрморты с цветами — цветы продавались прекрасно. Это позволяло ему сохранить свой мир, полный прямых линий и чистых красок, — мир, который принадлежал только ему. И сегодня мы ценим именно беспредметные композиции Мондриана, а цветочки, которые его когда-то кормили, благополучно забыты.