Как я был Анной

В тот день мы сидели в предбаннике, была очередь нашей кельи топить баню и приуготовлять воду. Григорий, Михаил и Василий молчали в разные стороны. Неожиданно Михаил вскочил, прошёлся туда-сюда.

Михаил: Как она может любить Бога и людей, если она собака?

Василий: Вот собак не трогай. Они получше людей любят.

Григорий: Он не о том. Как мы можем знать, любит она или нет?

Василий: Погодь. «По плодам их узнаете их». На плоды смотреть, и всё.

Михаил: Какие плоды у собаки?

Григорий: Я больше скажу – что есть плоды? Это соответствие нормам человеческой морали, нормам общежития? Если так, то как же «не ходите пред людьми, ходите пред Богом»?

Михаил: Исторический контекст. Вспомните первый век христианства. Если христианин того времени соблюдал бы нормы морали и общежития Рима, он бы перестал быть христианином.

Василий: А как же «всякая власть от Бога»?

Михаил: Ты искажаешь, у Павла так: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение».

Михаил: Какая разница, смысл-то тот же!

Григорий: Павел сказал так из-за боязни, что христиане увлекутся антиримскими настроениями и погибнут от рук Империи.

Василий: Не надо ля-ля. Он так сказал, потому что Бог – высшая мудрая власть, без Его ведома волос с головы не упадёт, не то что там ещё чего-то.

Михаил: Листок не упадёт, но это в Коране. А у Матфея так: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадёт на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены».

Григорий: Это не стих об абсолютной власти, это слова ободрения апостолам, чтобы они не боялись следовать за Христом.

Василий: Чушь какая. В упор не видишь!

Михаил: Это стих о том, что Бог всё знает, но птиц собственноручно не обрушивает, они падают в силу изначальных божественных законов, а не личного Его вмешательства.

Григорий: Ты сказал – собственноручно, но разве у Бога есть руки? Проблема в том, что мы до сих пор не избавились от пут гипостазирования.

Василий: Это что ещё?

Григорий: Это когда человек наделяет нечто нечеловеческое человеческими признаками. Очеловечивает. «Доброе государство», «Седобородый Бог». Даже давать имена животным отсюда.

Михаил: Хорошо. И что в остатке? Апофатическое богословие против катафатического?

Василий: Хорош умничать! Будем ли мы утверждать, чем Бог является, или будем ли отметать то, чем он не является, к разгадке девочки-собаки это нас не приблизит.

Михаил: Если мы не можем знать, любит ли она людей и Бога, то, в сущности, мы ни про кого не можем этого знать. Стало быть, каждый человек живёт с Богом наедине, и то, что происходит в христианских общинах, я имею в виду осуждения, анафемы и гнёт коллективной реальности, явления не только противные, но и бесполезные.

Григорий: Я знал это и без девочки. Вопрос в другом. Если человеку, чтобы стать человеком, нужно общество людей и, я бы сказал, соответствующий контекст, иными словами, для раздувания Божьей искры необходим ряд обязательных условий, то не говорит ли это о зыбкости Бога, зыбкости его изначального присутствия в человеке? Например, будь эта девочка крещена в младенчестве, а потом попала в стаю собак, мы могли бы называть её христианкой? И ещё. Сейчас нам кажется, что мы живём более-менее праведно, но если взглянуть на наши жизни из будущего, забежав лет на двести вперёд, не предстанем ли мы перед потомками кучкой варваров, пожирающих мясо? Мы ведь сейчас примерно так и смотрим на христиан времён Достоевского, помните, где православный перекрестился и тут же зарезал спящего человека ради часов.

Василий: Вот вы оба всегда так! Какой смысл рассусоливать за наших потомков? На двести лет никто из нас не забежит, и слава Богу! Есть две заповеди Христа, есть десятка от Моисея – живи, старайся соблюдать и не парься.

Михаил: А как стараться правильно, ты знаешь? Сидеть, например, в монастыре или идти по миру, благовествуя Слово Божье? Или завести семью? Или не заводить? Если мы стараемся сделать молоток, бегая каждое утро по лесу, то что тогда?

Василий: Не понял.

Михаил: Ну, представь: бежим мы по лесу, вдруг останавливает нас странник и спрашивает: «Вы чего делаете?» А мы отвечаем – молоток. А он говорит – молоток совсем не так делают, сначала надо найти липу для рукоятки. Понимаешь?

Василий: Не можем мы жить настолько мимо! У нас Библия есть, навигатор почти, карта.

Григорий: И пришло время нашей ежедневной рубрики – вспоминаем отца Григория Чистякова, да упокоит Господь его душу.

Все трое перекрестились. Перекрестился и я.

Михаил: Да, в Библии много наслоений, но…

Григорий: Как тебе такое. Христос говорит: «Не гневайся на брата своего». А в VIII веке, в угоду константинопольскому императору, переписчики добавляют в этот стих слово «понапрасну». То есть за дело гневаться можно, осталось на своё усмотрение определить границы дела.