Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Впрочем, последнее «ли» директор произнес уже не столь уверенно.

Дело в том, что Примы в каюте не было, а была ее костюмерша Лиза, которая раскладывала театральные наряды Павлиновой на кровати, чтобы Любовь Петровна могла отобрать то, в чем будет выступать.

– А где Любовь Петровна?

– Не знаю, – удивилась радости директора Лиза. – Я зашла – ее нет, и постель не тронута.

Суетилов сделал мне знак, чтобы плотней закрыла дверь, и строго поинтересовался у Лизы:

– А кто пел?

Девушка пожала плечами:

– Я. Я знаю, что Любовь Петровна не любит, если я пою, но ее же нет. Это не мое дело, но она тут не ночевала. Мне так кажется.

В другое время Суетилов едко заметил бы, что это и впрямь не ее дело. Всем известна его нелюбовь к нарушению дистанции между первым и вторым классами – между элитой и остальными. Хуже только фамильярность между верхней и нижней палубами (на нижней плыла и вовсе «всякая шелупонь», как директор именовал рабочих сцены и иже с ними).

Но сейчас было не до строгой субординации.

– Когда вы видели Павлинову в последний раз? И где?

Лиза снова пожала плечами:

– В Тарасюках. Я помогла ей переодеться после концерта и забрала концертные платья.

– А потом?

– А потом, когда Бориса Михайловича увезли в больницу, я вместе со всеми пошла на пароход.

Теперь Суетилов вместо радости почему-то рассвирепел, даже перешел на «ты»:

– Как могла ты, ее костюмерша, не заметить, что Любовь Петровна не успела со всеми на пароход?!

– Я костюмерша, а не прислуга! – возмутилась в ответ Лиза. – А не успеть невозможно, мы же отплыли почти на рассвете. Она просто капризничает.

Суетилов плюхнулся на кровать, подмяв под себя подол одного из нарядов, который Лиза поспешила вытащить.

Молодец Лиза! Даже маститые актеры вроде Гваделупова не рискуют огрызаться против Суетилова.

Девушка права, «Володарский» после возвращения труппы с концерта простоял еще часа три, а то и больше. Не желая слушать пререкания директора и костюмерши, я выскользнула обратно на палубу и остановилась, опершись на перила.

Пейзажи, видные с правого борта, куда привлекательней тех, что тянутся по левому. По левому все встречные суда, баржи или вовсе пусто, да дальний берег, который толком не разглядишь. Справа же берег недалеко, видны и дома, и причалы, и люди, занимающиеся своими делами. Это как наблюдать чужую жизнь за стеклом – все видно, но ничего не слышно, остается гадать, о чем спорят вон те двое у лодки или что внушает мать ревущему младенцу…

Но я не видела пейзажей, задумавшись над странным отсутствием Павлиновой. Лиза права, пароход отчалил с большущим опозданием и теперь наверстывал упущенное. Времени, чтобы добраться до пристани, у Любови Петровны было достаточно. Что-то слишком раскапризничалась наша звезда. Остановка парохода и срыв выступления в следующем городе даже Павлиновой может не сойти с рук.

Я невольно вздохнула: давно ли Любочка была такой простой и скромной? А вот поди ж ты – Прима! И пролетку ей подайте, и ручку предложите, чтобы взойти-выйти, и каюта вон какая, и гримерка непременно отдельная, рядом с другими переодеваться не станет. Быстро слава человека портит…

Вспомнив о каюте, я даже поежилась, хотя ветерок дул теплый и ласковый. Что-то в ней не так. Просторная, роскошно отделанная, иных Павлинова не признавала, а вот обычного портрета Вадима Сергеевича, ее мужа, не видно. Портрет – миниатюра, написанная маслом по заказу, – всегда стоял там, где жила Любовь Петровна. Неужели поссорились, как болтают вокруг?

Подошел и встал рядом Суетилов, вздохнул:

– Лиза права, Павлинова просто закапризничала и отстала. Сидит в Тарасюках, дуется и ждет, когда все сложат к ее ногам.

Он повторил мои мысли, оставалось усмехнуться:

– И ведь никуда не денетесь – сложите.

– Да, какой бенефис без бенефициантки? Хорошо-то как, а? – неожиданно сменив тему, Суетилов кивнул на берег.

Было и впрямь хорошо. Утреннюю прохладу уже сменил полуденный зной, но пока не успел нагреть правый борт слишком сильно. Ладони с удовольствием ощущали тепло поручней, пахло рекой и немного дымом из трубы.

– Скоро Гадюкино, часа через два там будем.

Честно говоря, я уже поняла заботу Суетилова, но беспечно отозвалась:

– Угу.

– Как нам быть без Павлиновой? – Он явно ждал от меня каких-то предложений, но я молчала. Да и что можно предложить? – Там встречу организовали, я знаю. Ждут. Может, сказать, что у нее зуб болит или воспаление среднего уха? Мол, увидите Павлинову на концерте вечером.

– Вы надеетесь, что Тютелькин успеет ее привезти?

– Да! – горячо согласился Суетилов. – Он знает, что нужно спешить.

И все-таки я поддалась и предложила то, чего он от меня ждал:

– Нужно показать им Лизу вместо Павлиновой. Они похожи, если не приглядываться. Пусть издали ручкой помашет.

Оставалось убедить саму Лизу. Но тут мы получили помощь, откуда не ждали.

– О чем тоскуем, господа? – бас Гваделупова прозвучал неожиданно, заставив вздрогнуть. Отнекиваться глупо, и мы признались, что Павлинова осталась в Тарасюках, Тютелькин отправился за ней, а Лизу нужно уговорить помахать ручкой с палубы, изображая Приму.