Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

– Э, нет! Играть так по-настоящему! – Идея пришлась Гваделупову по душе, он даже руки потер, представляя, какой урок получит Любовь Петровна, обнаружив, что Лиза приняла все приветствия вместо нее.

– Но о Лизе вы подумали? Во-первых, она не согласится, во-вторых…

Гваделупов не дал мне договорить, возопив, что немедленно убедит девушку сыграть Павлинову и даст соответствующие наставления.

Глядя ему вслед, Суетилов поинтересовался:

– А во-вторых?

– Любовь Петровна ее поедом съест за такую игру.

Честно говоря, я не была столь уверена, что наша костюмерша даст себя в обиду. Они друг дружки стоили: случись любой – Любови Петровне или Лизе – упасть в бассейн с акулой, неизвестно, выживет ли акула.

Директор вздохнул, но с явным облегчением, из чего следовало, что его мало заботят отношения Павлиновой с ее костюмершей и куда больше – необходимость заткнуть образовавшуюся прореху.

Не знаю, что уж там говорил Гваделупов Лизе (когда нужно, он умел говорить тихо, голос рокотал из-за двери, но слов не разберешь), но склонил-таки ее к «игре в Павлинову». Взаимодействие с остальной труппой он тоже взял на себя, нам оставалось только ждать успеха или неприятностей.

Ждать пришлось недолго, капитан со своего мостика крикнул, кивая вперед:

– Гадюкино. Скоро будем.

Очередная «Нью-Москва» действительно показалась на горизонте по правому борту.

Пароход на подходе к пристани, как полагается, дал гудок, с пристани откликнулись, но не сиреной, а мощным исполнением почему-то марша «Прощание славянки». Обычно этим маршем провожают, но у местного духового оркестра было не так много мелодий в запасе, чтобы перебирать. Пока причаливали, марш исполнили еще дважды.

Мы с Суетиловым кивнули друг другу, радуясь решению заменить Павлинову Лизой. После такой встречи рассказывать сказки о зубной боли или воспалении среднего уха у Павлиновой было бы просто некрасиво.

Почему-то каждый город чуть больше деревни норовил переплюнуть столицу хоть в чем-то. Причем имперский Петербург перещеголять почему-то не пытались, а вот добродушную матушку-Москву – все и каждый. Возводились ненужные общественные здания, ставились огромные памятники неизвестно кому, переименовывались улицы и переулки, а то и сами города.

Гадюкинцы вознамерились перещеголять всех. Не имея возможности вознести к облакам небоскреб и не найдя боевых предков, коим стоило поставить гигантский конный памятник (а маленькие безлошадные гадюкинцев никак не устраивали), жители решили напомнить о себе проплывающим мимо пароходам агитационным методом.

По обе стороны от пристани на берегу были установлены огромные буквы: ГАДЮКИНО. Это бы ничего, но кому-то пришло в голову, что и приплывающие со стороны Тарасюков должны читать название по ходу движения, то есть справа налево. Потому второй ряд букв вверх по течению от пристани выглядел так: О Н И К Ю Д А Г. Загадочный ОНИКЮДАГ не раз приводил в смятение незнакомых с местным чудачеством пассажиров, а капитаны судов постепенно привыкли.

Гадюкино

К тому моменту, когда пароход пристал и опустили сходни, Лиза была готова. Ее опекал Гваделупов, то и дело перемигивающийся с актерами, которых он явно успел посвятить в аферу. Короля играет свита, а наша труппа старательно «играла Павлинову», то и дело слышалось: «посмотрите, Любовь Петровна», «позвольте вам предложить, Любовь Петровна», «как вы полагаете, Любовь Петровна?». Никогда с самой Павлиновой не были столь предупредительны и даже рабски угодливы. Первые минуты Лиза смущалась, но потом… Я даже головой покачала: а она прекрасная актриса, поскольку сыграла роль королевы блестяще. Настоящая Прима, ничего не скажешь!

Суетилов даже хохотнул (впервые за последние сутки):

– Ты смотри, какая фифа!

Сколько в провинции погибло светлых умов и талантов – нью-Кулибиных, Менделеевых, Репиных или Гоголей! Сколько вечных двигателей, новых химических элементов, гениальных картин и даже третьих томов «Мертвых душ» пропало втуне во дворах, на чердаках и подвалах домов в городишках, подобных Гадюкино, Революционерску (бывшему Поповкину) или Верхне-Профсоюзову (Еремеевке)!

Впрочем, может, и не пропали? Изобретатели, художники, поэты и иже с ними были счастливы, создавая свои шедевры, – а это главное.