– Займемся-ка предложениями, – сказала Лидвин в следующую пятницу.
– Предложениями… – повторила я.
– Ну да, ты же знаешь, ряд слов, выстроенных друг за другом.
Я прыснула:
– А что с ними такое?
В общем, не мешало бы мне внимательнее слушать на уроках грамматики, потому что Лидвин завела речь о подлежащем, личной форме глагола, сказуемом и прямом дополнении (это еще что за штука?) и о том, что можно поиграть их порядком.
– Во втором абзаце у тебя почти каждое предложение начинается с подлежащего и личной формы глагола, – сказала Лидвин и прочитала мои предложения, особо подчеркивая первые слова: – «Мы еще долго сидели после обеда в саду. Никто не отнес тарелки на кухню. Калле показывал Диркье фокусы. Папа откупорил вторую бутылку красного вина. Диркье закурила сигарету». Звучит скучновато.
Каждый раз, когда Лидвин читает вслух кусочек моего текста, мне хочется заткнуть уши.
– Нет-нет, повтор здесь как раз на месте, в нем есть приятный ритм. Читатель чувствует, как вечер колышется, словно спокойное море.
«Играть порядком слов», – записала я на айфон, потом добавила «повтор» и «ритм». Все-таки кое-что получается, подумала я. Теперь придется в каждом предложении думать про порядок слов?
Лидвин смотрела в пространство перед собой.
– Раз уж мы заговорили о спокойном море… – сказала она. Не закончила фразу, взглянула на меня. – Пожалуй, ты для этого еще слишком молода. С другой стороны, уже успела кое-что пережить…
– Пережить? – Я не очень-то много переживаю.
– Ну, потеряла маму, например.
О да.
– Я вот что хочу сказать: писатель должен научиться видеть, что́ стоит за всем этим. За внешней стороной людей. Я имею в виду борьбу. Борьбу, в которой так или иначе участвует каждый. Именно в ней и заключается рассказ.
Борьба. Благодаря этому слову мне только стало вполне понятно, что взрослые тоже не всегда все знают. Я подумала о папе и Диркье. А когда краем глаза глянула на Лидвин, подумала: значит, надо высматривать борьбу. То, что скрыто. И у Лидвин тоже.
13
Папа всегда работает в гостиной за большим столом. Перебрался туда после смерти мамы. Чтобы присматривать за мной и Калле, а заодно работать. Я хорошо умела играть одна, но когда папа выходил, даже просто в туалет, вскакивала и семенила следом. А потом стояла под дверью, ждала и временами окликала: «Ты еще там?» Или стучала в дверь особым стуком, который он должен был повторить. Сама я ничего такого не помню, но папа несколько раз мне рассказывал, и на глаза у него всегда наворачивались слезы.