Однажды жарким июльским утром я качала на дворе дачи коляску, смотрела, как пляшут на её фартуке тени от вишнёвых веток, и рассеянно размышляла о повести «Первая работа», за которую собиралась приняться, едва малыш заснёт. Обожаю это состояние грёзы наяву.
С одной стороны, вот моя рука, она мерно толкает ручку коляски и притягивает назад. Настоящая рука из «мяса и костей», как говаривал Страшила Мудрый, на ней даже виден след от ожога, который я получила, готовя сырники старшим детям. С другой стороны, моё сознание – не здесь, не с младенцем, не с тенью вишни. Оно где-то там, путешествует в самой глубине моей души, выискивая нужные образы и, как ловец жемчуга, выныривая с ними на поверхность и рассматривая при свете солнца. Я размышляла о своей героине, Маше Молочниковой. Она любит свою работу преподавателя, хотя всё складывается не так уж и радужно. Ей досталась ученица с проблемами памяти, и с каждым разом, даже при маленьких победах, Маша страдает от поражений, от урона, который наносит плохая память обучающему процессу. Всё усложняют и своенравная няня ученицы, и её мама, и Машина собственная мама, и учителя в Машиной школе. В общем, маятник Машиных переживаний раскачивался всё сильнее и сильнее, как и должно быть. Но мне страстно хотелось довести героиню до такого состояния, когда она почувствует настоящую боль (такой вот я добрый автор). Хотелось найти что-то, ради чего вообще стоило затевать всю историю. Я обозначила его для себя как «болевой центр». Герою ещё в начале повести кажется, что ему трудно и плохо. Но всё познаётся в сравнении. Вот когда ему станет по-настоящему трудно, только тогда он сделает шаг вперёд, то есть вглубь себя. Только тогда он познает истинные ценности и поможет высветить их фонариком и автору, и читателю.– Маш, – мысленно обратилась я к героине, – я тебя лишу самого главного. Твоей работы. Прости. Но так надо.
– Нет уж, – вздохнула героиня, – я себя сама её лишу. Это будет только моё решение и больше ничьё. Согласна потерять работу лишь на таких условиях.
Я присвистнула (младенец в коляске с надеждой приоткрыл один глаз). Выходило, что, пока я соображала, как усложнить жизнь героини, она и сама дозрела до вполне взрослого решения.
– Я понимаю, что у меня ничего не получается с Даной, – продолжала Маша в моей голове. – Нужен специалист по работе с памятью.
– Ну почему же ничего… – утешила я её. – Ты очень старалась. Ты молодец.
Младенец в тот раз так и не заснул. Пришлось вытаскивать его из коляски, тащить домой, кормить, купать, переодевать, и не один раз. Но весь тот день меня грела мысль, что я нашла болевой центр, Великое Испытание, через которое пройдёт моя героиня. И хотя мы обе знаем, что она будет глубоко страдать, лишившись самого любимого на свете дела, мы обе – я и она – понимали: это необходимый шаг, после которого нас ждёт взлёт.
Хорошо, когда у каждого героя есть такой болевой центр.
Все переживания, все мучения, все старания должны слиться в один звук – всё больше и больше нарастающее «у-у-у-у», и этот звук необходимо довести до максимума, до невыносимого уровня, до того, что читателю захочется зажать уши – но не глаза. Тогда настанет катарсис. И у героя, и у читателя, и у автора, конечно.Я уже упоминала выше свою знакомую – остеопата. Её действия не причиняют особых неприятных ощущений до тех пор, пока она не начинает работать с болью. На больное место она давит. В какой-то момент боль кажется невыносимой и зашкаливающей – и вдруг после этого исчезает. Навсегда. Вот и автору стоит давить, давить, давить на больное место до тех пор, пока не улетучатся остатки болевых ощущений героя и он не воспарит над своими страданиями, исполненный благодарности за свой непростой путь.
У вас когда-нибудь что-нибудь болело? Зубы, нога, голова? Помните момент, после которого вы решали выпить таблетку или обратиться к врачу? Обычно это бывает, когда нарастающая боль переваливает через предел терпения. Вот именно до такого предела стоит доводить кульминацию в тексте. Это очень важный момент. Его нельзя «прохлопать». Вы начинаете вести повествование, усиливаете всё, что можно усилить, но все старания должны не пропасть, а сложиться в единый сильный момент. Бах! А дальше ведите читателя к врачу или к аптечке с лекарствами, то есть к развязке.