Читаем Как я преподавал в Америке полностью

Но и мне требуется исповедаться и даже повиниться — вот в чем. Сейчас я читаю «пэйперс» студентов и в нашем русском классе, и в классе, что я вел по-английски, — и получаю, так сказать, плоды своего посева за эти три с половиной месяца. С одной стороны, я очень рад: такие интересные и на разнообразные темы: кто сравнивает национальные танцы, кто — еду, кто — столицы, кто — кино, кто — Ницше и Уитмена, кто — напитки и алкоголь и что они значат, и т. п. — и я чувствую, что я воспламенил мысль студентов, и они просто забрасывают меня своими яркими идеями и наблюдениями о «ментальности» разных народов и культур. Но, с другой стороны, я чувствую, особенно в нашем русском классе, что дал односторонний образ России и Русского образа мира и души, и характера русского человека. Все пишут о культе страданий у нас, бездеятельности, лени, апатии, обломовщине. А если и активность высокая — то лишь в Духе, как у подпольного и прочего героя Достоевского, и жизнь химерами, а в реальной — глупость и неприспособленность и скорей убежать — куда угодно, хоть в смерть…

Конечно, отчасти материал литературы, над которым мы работали, в этом «повинен»: русская дворянская классика XIX века, где персонажи оторваны от забот материального существования, так сказать, абстрактную жизнь лишь в Духе и Душе вести могут. И прямо оттуда — прыг-скок к бедственному состоянию России и Советчины через век, ныне, над чем мир смеется, слегка жалеет, а больше презирает и получает повод кичиться собой и своим достатком и «совершенством», — особенно американцы, в своем самодовольстве…

И вот-де, мол, нам, русским и советским, не остается ничего, чем бы «гордиться», как находить положительный смысл в своих бедствиях, выпадающих страданиях, хотя на самом-то деле мы завидуем-облизываемся на их благополучие и готовы бы отречься от всего, что было и есть с нами, и перенять ихнее, да — не укусишь!..

И мне тошновато — от этих торжествующих сравнений и выводов милых студентов нашего класса.

Вы помните: пытался я им показать советский период в его положительных мечтаниях и ценностях, но текстов они не читали, и пришлось проскочить — опять к разрухе нашей…

Хотя нет, не совсем я прав и в этом самоуничижении: самокритика и американских понятий и идеалов тоже очень сильно там, в работах студентов, звучит — и именно благодаря сравниванию с иными мирами. Так это особенно в моем другом классе, где я давал им и Германию, и Грецию, и Италию, и Англию, и Индию, и Еврейство, и Россию, и Америку…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное