Читаем Как я преподавал в Америке полностью

Но тоже выдохся под конец. И решил теперь сделать, как тут профессора делают: подобрать книги, из них нужные мне страницы указать, отнести на ксерокс — и там сделают, а студенты придут и купят, как и было с текстами Уитмена, Адамса, Форда, — и тогда занятия хорошо проходили: у них копии были исчерканы их пометками, они рвались говорить — и с меня нагрузка спадала. Так что минут 45 обсуждали, и минут 45 я им новое читал иль говорил. Так легче.

Вот с утра уже сходил, подобрав книги со вчера, — на ксерокс. Буду Россию в английском классе на нескольких занятиях давать. И даю им переводы на английский: «Медного всадника», из «Обломова» главу I и «Сон», «Ревизора», набор стихов Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, «Легенду о Великом инквизиторе», «Челкаша». Песни о Соколе и Буревестнике и «Двенадцать» — да почуют благородный заряд советчины. А из мысли русской — нашел тут кусок из Федорова в Антологии «Вопрос о братстве» — страничек 30. Раньше собирался давать Чаадаева, «Письмо к Гоголю» и Речь Достоевского о Пушкине, но раз выбирать (а много им давать нельзя, времени мало), то что выше и характернее?.. Так сделаю и в русском классе потом. Так что я тоже ваш и наш — и свой (Федоров тоже мне уже свой!).

Успокоился несколько насчет комплекса пошехонца тут. Вчера уроки проводил с одним стеклом в оправе очков (второе мне мастер, разбитое, вынул подальше от греха, пока найдет замену и вставит — сегодня должен…) — и забыл про это, и они, может, не заметили.

А вообще неприятно — и мне: какой-то взрыв — жадности или растерянности? Но еще об этой моей «проблеме» узнала вся кафедра, и, верно, смеялись над очередным советским русским, или, как Юз презрительно называет, над «совком» («совок» = советский человек). А я, напротив: сначала пострадав, начинаю облекаться в «у советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока!» И все более себя чувствую НАШИМ и задним числом восцениваю бедную советчину, так уж наповал поруганную, которой я ведь — сын! С этим ведь родителем провел всю жизнь. И пусть он промотался и вышел дурак и пьяница, да так ведь и сын может быть вор, а мать его любит, и тот выкалывает «не забуду мать родную» — на руке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное