Читаем Как я преподавал в Америке полностью

И подумал: тяжкое бы, невозможное сочетание — меланхолик с флегматиком, как бы ты с Ириной, тяжко-ровной, не возмущаемой: как бы с инерцией тупой матери-земли. Оказалось, что это она должна была меня захватить-подвезти, но забыла. У меня столько от этого переживаний и расстройств, а она смеется, как над забавным запамятованием. Антипатия легкая меж нас от этого случая нарастает. А почему? Красивая женщина, помогала тебе на первых порах, опекала — мало? Еще в претензии!..

Что ж ты: на встрече в «русском доме» со студентами месяц назад говорил, что хочешь быть Апонзо Кеханой Добрым — просто приятным человеком людям, своим, домашним. Так постарайся и для чужих. Что ж снова в Дон Кихоты лезешь, активничаешь?

31.10.91. Ох, раскачиваю себя с утра — обессиленного. Накачал воздухом, душем, завтраком — кажется, ничего! Ячмень прошел, в животе вроде тоже комфортно. Только голова бедная тут перерабатывается. Ну ладно — восхитись! Ведь сегодня Платона философские мифы подавать будешь!

Веч. Закончил и переписал начисто письмо Ульрике фон Мольтке в Дартмут. Трудоемкое дело!..

ПИСЬМО В ДАРТМУТ

(самоперевод с английского)

Октябрь. 26, 31. 1991

Дорогая Ульрика фон Мольтке!

Ваше письмо, этот Schwung («порыв», нем. — Г.Г.) спонтанных чувств и идей, сильно впечатлили меня. Событий такого рода нельзя ожидать, они могут лишь случаться: это поражает, как некое сверхъестественное вторжение в твою жизнь и как духовный дар. Я осмеливаюсь объяснить это каким-то Wahlver- wandschaft («Избирательное сродство», нем. — название романа Гёте. — Г.Г.), которое Вы могли чувствовать, слушая мою лекцию, — так же, как я испытываю эту родственность, читая и перечитывая Ваше письмо. Я бы выразил мое ощущение при чтении Вашего письма стихами нашего русского поэта Тютчева (которые в моем топорном переводе могли бы звучать так:)

Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовется, — И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать…

Американцы — бесплодная почва для синтетического способа мышления, которым работаю я и что применял, как я предполагаю, Юджин Розеншток-Хюсси, книгу которого я ожидаю получить, благодаря Вашей любезности (и уже получил ее — благодарю Вас. — 31.10.91). Метафизический интерес чужд американцам — тот интерес, который так глубоко прирожден Германской и Русской душам. И только представьте себе! Надо было случиться такому совпадению, что одна прибывает в Америку из Германии (Ваше имя напоминает мне знаменитую немецкую аристократическую и военную семью — не ошибаюсь ли я?), другой — из России, чтобы искра взаимного понимания и симпатии пронизала нас!..

И какое же жестокое историческое qui pro quo («недоразумение», лат. — Г. Г.) бросало нас в войны друг против друга, вместо того, чтобы работать вместе в созидании Евразийской цивилизации, как это было так естественно для Петра Великого, для русских шеллингианцев и гегельянцев в XIX веке, для Шпенглера и Рильке, которые любили и понимали Россию!.. В наши дни Россия в высшей степени нуждается в германской помощи и обучении, и я предвижу период нового полезного германского влияния…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное