Как я преподавал в Америке

9.11.91. Опять утро, солнце, ты за машинкой, в своем пространстве и времени — веселей! Все просто — как поднять тонус: выйти на воздух и подвигаться, разогнать кровь — раз. А во-вторых, скинуть набор дел с головы-души: перенабрав их, удручаешься от тяжести и уныния, душа теряет легкость, летучесть, свободу. Тверди Демокрита: «Кто хочет иметь хорошее расположение духа, пусть делает мало дел — как для себя лично, так и для пользы общества»… И так ты вона сколько дел делаешь: одних страничек тут уж полторы сотни накатал — жизне- мыслей. А еще и лекции, и чтение, и проч.

Вчера был в гостях у Злобиных, Марка и Греты: он — этному- зыковед по Востоку, она — из России и Польши, русский язык и литературу преподает. Он был на моей лекции — вот что добавил важное за столом:

— Американцы северные, как пуритане, глубоко вняли предопределение к спасению и погибели. И простой критерий приняли: кто преуспевает в делах-трудах — тот спасен, а кто беден — к погибели назначен, отринут. Это еще Вебер («Протестантская этика и дух капитализма») хорошо объяснил. И потому напрягаются изо всех сил работать, подниматься вверх — тогда они христиане спасенные. А спасутся ведь мало!..

— Но ведь это противно евангельской диалектике: «И будут первые последними» и «блаженны нищие…»

— Да, в католицизме так понимается.

— И в православии. Включается Чудо преображения души покаявшейся. Нет линейности ПРАВА и прямой линии. Но — Благодать…

Все более с узостью мозгов тут сталкиваюсь: линейно-рацио- налистические выкладки — без воображения перемены, превращения и преображения. И — душа порабощена таковым рассуждением. Несвобода!

— Да, в поддоне американской души — вот этот страх, мрак…

— Как интересно! А отчего ж такие «чиирфул», все улыбаются?

— Это маска, чтоб не подать виду, наружу выглядеть преуспевающим = значит, спасенным, богоугодным, отмеченным.

— Это совсем лучше, — говорю. — Повышает американство в моих глазах: значит, есть метафизическая глубина и в них — этот страх, что гонит…

Тирания последнего крика

За столом были милые, относительно молодые Андрей (венгр) и Эльжбета (не знаю, кто), оба — классики. Она только родила и кормит грудью. Тут движение — к натуре, дольше кормить. Я вспомнил про Плотина, кто до 8 лет сиську сосал. Оказывается, как «Плотайнус» произносится. А когда говорили о нашей стране — даже не знаю уж, как называть: «Союз»? «Россия»? — и я развивал мысль, что плохой порядок и власть все же лучше никакого, — я вспомнил Сократа:

— Ведь он подчинился неправедному суду плохой власти — тирании Тридцати.

Как мудрец, понимал, что просто уважение к априорной форме законности, ритуал этот — важнее, чем правильное или несправедливое его, закона и власти, употребление в конкретном случае — даже его собственном. И не давать примера и соблазна толпе. А и ученикам-интеллигентам высокоумным, которые вполне могли бы, как наши нынешние демократы (да и мы со Св.), рассудить-судить-разрушать право и власть, обвиняя в неразумности. И доразрушались бы — до энтропии и хаоса…

Потом повели на концерт — новейшей формы джаза. Я покривился: я и классического-то джаза невеликий любитель… Но пошли. Билет оказывается 10 долларов (а сегодня концерт: Бах, Малер, капелла и оркестр — всего за 3 доллара билет!) — и там три персоны: пианистка = «вулкан импровизации» (как ее аттестуют в «Нью-Йорк-Тайме»), негр-контрабасист и один белый на ударных. И пошли такие децибелы! Все импровизируют свое. Она громко и аккордами лупцует по клавишам — лишь ритмические комбинации, без линий мелодии, иногда лишь — мотивы. И так как не предполагается тональности и гармонии, то каждый в какой угодно: созвучие уж не имеет значения, — приноравливается и сам накаляется — и шумит, ну, разнообразя лишь ритмические группы и способ извлечения звука… И вот заполнен зал — «прохфессурой»: быть в курсе должны! Новейшее, раз разрекламировано, — тиран! И два часа этой заразой облучались. А я скоро вышел — на воздух. И когда потом дома Моцарта слушал, — усмехнулся: «Примитивен» он! — по их понятиям, так как «стар», прежен, — как мой ученик Джеймс про синтетический тип языка в сравнении с аналитическим, когда я различал их, так понял: что латынь и русский, как синтетические, — примитивны.

— Нуда, как греческие статуи и музыка Бетховена, — поддакнул я иронически…

Насколько изобретательны американы в технике (вон в машине, в которой меня Марк подвозил, защитный ремень прикреплен к двери и автоматически уже тебя прикрывает и выпускает — движением двери! — и тут усовершенствовали, додумались к удобству), настолько в гуманитарной области они попугаи Европы, Парижа или Германии, или России (Бахтин, Лотман…). Эта Грета преподает и теорию литературы — и говорит, что теперь требуют, чтобы автор-профессор сам объяснил свою «интенцию»: что его на эту тему навело? Так ЛАКАН-фран- цуз предложил подходить — и вот уже все стараются: свое подсознание анализировать в связи с научной темой.