В период его четырехдневного пребывания в палате я проводил с ним много времени (пациентов, нуждавшихся в более длительной госпитализации, отправляли в континентальные Соединенные Штаты), но никак не мог нащупать контакт с его подлинным «я». Изучая литературу о длительном наблюдении за такими больными, я выяснил удивительную вещь: у значительного процента пациентов с синдромом Ганзера годы спустя действительно развивалось настоящее психотическое расстройство!
Каждый день нам приходилось решать, действительно ли какой-то солдат психически болен или симулирует с целью получить увольнение по медицинским показаниям. Почти каждый попадавший к нам пациент хотел демобилизации из армии, флота или морской пехоты – мы занимались представителями всех родов войск, – и нас с коллегами беспокоил процесс принятия решений: ясных нормативов не существовало, мы действовали на свое усмотрение и порой оказывались непоследовательны в своих рекомендациях.
Требования к производительности труда в армии были невероятно легкими по сравнению с годами интернатуры и ординатуры: после четырех лет дежурств по вечерам и выходным мне казалось, что у меня случились двухгодичные каникулы. Нас, психиатров, было трое; каждый дежурил ночь через две и каждые третьи выходные. За весь срок моей службы мне лишь несколько раз пришлось отправиться в госпиталь ночью. Мы все неплохо ладили, как между собой, так и с нашим старшим офицером, полковником Полом Йесслером, – добродушным и хорошо образованным коллегой, который дал нам полную автономию в нашей работе.
Хотя наше психиатрическое отделение, Литтл Триплер, располагалось всего в ста метрах от большого госпиталя Триплер, в нем царила расслабленная атмосфера без армейского душка. Я обедал в «большом Триплере» и время от времени проводил консультации в других отделениях, но в остальном заглядывал туда редко, и случалось, что мне неделями не приходилось никому салютовать.
Получив такую свободу, я решил развивать свой интерес к групповой работе и сформировал несколько терапевтических групп: ежедневные группы в стационаре, амбулаторные группы для жен военных с психологическими проблемами и – в свободное время – процесс-группу для невоенных врачей-психиатров в Гавайской государственной больнице в Канеохе.
Наиболее полезным я чувствовал себя в группах для жен военнослужащих. Многие из них страдали от разлуки с привычным окружением, но некоторые решали заняться более глубинной работой, исследуя свое чувство одиночества и неспособность завязать отношения в новой ситуации.
Группа врачей-психиатров была куда более трудной. Ее члены хотели получить опыт, который был бы для них и терапевтическим лично, и познавательным как для ведущих групп. Они слышали, что я – опытный групповой терапевт, и попросили меня возглавить группу. Меня терзали сомнения: такие группы я никогда не вел и, более того, был всего на год-два опытнее остальных участников. Но поскольку врачи были достаточно мотивированы, чтобы обратиться ко мне с такой просьбой, я согласился.
Очень скоро я осознал, что поставил себя в трудное положение. Никакая группа не сможет работать, если ее члены не готовы рисковать и раскрывать свои сокровенные мысли и чувства, а данная группа упорно сопротивлялась этому. Я постепенно начал понимать следующее: поскольку главным профессиональным инструментом психотерапевта является его личность, обнаружение своих проблем ощущается как двойной риск: не только характер человека мог подвергнуться осуждению – под сомнением могли оказаться его профессиональные качества.
Хотя я хорошо понимал природу затруднений в группе, одолеть это препятствие мне оказалось не под силу, и группа добилась лишь умеренного успеха. Позже я пришел к осознанию: чтобы эффективно вести группу в таких обстоятельствах, необходимо подавать пример самораскрытия, лично рискуя в работе группы.
Два года на Гавайях, несомненно, изменили мою жизнь. До этого я планировал вернуться на Восточное побережье, возможно, последовать совету доктора Уайтхорна и найти какую-нибудь преподавательскую должность или воссоединиться с друзьями и родственниками в Вашингтоне и открыть частную практику. Но после нескольких солнечных месяцев на Гавайях холодное, серое Восточное побережье с его строгой атмосферой выглядело все менее и менее привлекательным.