Это со временем подарило нам с Мэрилин новую степень финансовой защищенности. Как и большинство моих молодых коллег по факультету, я зарабатывал дополнительно, консультируя по выходным в разных психиатрических больницах; но после публикации учебника я прекратил эти консультации и вместо них стал принимать предложения о чтении лекций по групповой психотерапии.
Мой подход к вознаграждению радикально изменился примерно лет через пять после публикации этой книги, когда я однажды выступал перед большой аудиторией в Университете Фордхэма в Нью-Йорке. Я, как обычно, привез с собой видеозапись встречи терапевтической группы, которую проводил неделей ранее, и намеревался использовать ее как учебное пособие. Однако видеомагнитофон в Фордхэме забарахлил, и техники в конце концов сдались, оставив меня наедине с трудной и нервной задачей – импровизировать все утро.
Я прочитал две подготовленные лекции во второй половине дня, провел со слушателями длительный сеанс вопросов и ответов и к концу дня был совершенно вымотан. Пока слушатели выходили из зала, я стал машинально листать распечатанную программку и обратил внимание, что входная плата за этот семинар составляла сорок долларов (дело было в 1980 году). Я окинул взглядом аудиторию и навскидку подсчитал, что в ней присутствовало около шестисот слушателей. Быстрый подсчет показал, что организаторы заработали свыше двадцати тысяч долларов, а мне они заплатили четыреста!
С этого момента и впредь я соглашался только на справедливую долю выручки, полученной за каждую конференцию, и вскоре доход от публичных выступлений в структуре моих заработков заставил университетскую зарплату ужаться до карликовых размеров.
Глава двадцатая
Лето в Вене
Вена для меня всегда занимала особое место, потому что была родиной Фрейда и колыбелью психотерапии. Я прочел множество биографий Фрейда и таким образом свел заочное знакомство с этим сказочным городом. Вена была домом и для многих моих любимых писателей, включая Стефана Цвейга, Франца Верфеля, Артура Шницлера, Роберта Музиля и Йозефа Рота.
Поэтому, когда в 1970 году стэнфордская администрация предложила мне обучать студентов бакалавриата в течение летнего семестра в кампусе Стэнфорда в Вене, я сразу же ответил согласием. Этот переезд прошел не без сложностей: у меня было четверо детей, которым было тогда соответственно пятнадцать, четырнадцать, одиннадцать и один год. Мы взяли с собой двадцатилетнюю соседку и подругу моей дочери, которой предстояло жить вместе с нами в студенческом общежитии и помогать заботиться о Бене, нашем младшем. Я радовался возможности поработать со стэнфордскими студентами, а Мэрилин, как всегда, наслаждалась возможностью провести время в Европе.
Это было удивительно – жить в центре Вены, где когда-то жил Фрейд. Я погружался в его мир, гулял по улицам, по которым ходил он, бывал в его любимых кафе и подолгу разглядывал большое безликое пятиэтажное многоквартирное здание по адресу Берггассе, 19, – дом, который давал кров Фрейду на протяжении 49 лет.
Годы спустя Фонд Зигмунда Фрейда выкупил это здание и превратил его в музей Фрейда, о чем прохожие могут узнать по большой красной вывеске. Но во время моего пребывания в Вене там не было никаких указаний, что здесь когда-то жил и работал Фрейд. Сотни бронзовых памятных табличек, размещенных городскими властями, отмечали дома видных и не таких уж видных венцев, в том числе и несколько домов, в которых в разное время жил Моцарт; но ничто не указывало на целую жизнь, прожитую в этом городе Зигмундом Фрейдом.
Возможность лично увидеть дом Фрейда и ходить по улицам его Вены пригодилась мне тридцать лет спустя – во время написания романа «Когда Ницше плакал». Я опирался на свои воспоминания и фотографии, сделанные в тот год, чтобы воссоздать достоверные визуальные декорации для моих воображаемых встреч Ницше и прославленного венского врача Йозефа Брейера, который был наставником Фрейда.
В Вене я читал курс лекций для стэнфордских бакалавров о жизни и трудах Зигмунда Фрейда. Эти сорок лекций стали основой курса «Благодарность Фрейду», который я читал психиатрам-ординаторам на протяжении следующих пятнадцати лет. Я всегда напоминал своим студентам, что Фрейд был создателем не только психоанализа (который ныне составляет менее одного процента всей предлагаемой психотерапии), но и всей сферы психотерапии: до Фрейда она не существовала ни в какой форме.
Хотя у меня были основания критически относиться к современному ортодоксальному фрейдистскому анализу, я всегда питал огромное уважение к творческому гению Фрейда и его смелости. Я часто вспоминаю о нем, когда провожу терапию. Не так давно, к примеру, я встретился с новым пациентом, которого донимали непристойные навязчивые идеи, связанные с членами его семьи, и сразу же припомнил наблюдение Фрейда о том, что за такими навязчивостями часто стоит ярость. Мне жаль, что Фрейд настолько вышел из моды. Как гласит название одной из глав моей книги «Дар психотерапии», «Фрейд не всегда был не прав».