Как я стал собой. Воспоминания

Отбор состоит в определении, подходит ли конкретный пациент к конкретному типу групповой терапии. Формирование группы занимается другим вопросом: если пациент подходит и есть ряд групп со свободными местами для нового члена, то какая группа лучше всего подойдет данному пациенту? Или давайте рассмотрим еще один (крайне маловероятный сценарий): представьте себе список из сотни пациентов, из которых можно было бы сформировать двенадцать групп. Как следовало бы терапевтам подходить к формированию этих двенадцати групп, чтобы они были максимально эффективными? Держа в уме эти вопросы, я просмотрел исследовательскую литературу и написал две очень наукообразные, крайне подробные и чрезвычайно скучные главы.

Сразу после того, как я завершил эти две главы об отборе пациентов и формировании групп, мой начальник Дэвид Хэмбург приехал навестить нас в Лондоне и привез мне поразительную, неожиданную новость: совет Стэнфорда собрался на заседание и досрочно пожаловал меня пожизненным контрактом. Я не был внесен в списки кандидатов на постоянный контракт и не должен был быть внесен в них еще год, – и, разумеется, меня переполняла радость от того, что теперь я избавлен от тревоги в ожидании решения. В последующие годы, видя, как мои коллеги и пациенты проходят через эту мучительную драму, я еще больше возблагодарил свою удачу.

Новость о постоянном контракте разительно повлияла на стиль моего сочинения. Я перестал писать для суровых, ориентированных на экспериментальные исследования профессоров, которых воображал сидящими на совете и решающими вопрос о моем контракте. Теперь я радостно вдыхал воздух свободы и писал учебник для совершенно иной аудитории: для студентов-практиков, старающихся научиться быть полезными своим пациентам.

Как следствие, все последующие главы книги написаны куда живее и украшены клиническими примерами: некоторым отведена всего пара строк, другим – три-четыре страницы. Но те первые две главы были подобны цементу: я так и не сумел найти способ как-то оживить их. Двадцать пять лет спустя я опубликовал пятое издание «Теории и практики групповой психотерапии», и даже после четырех серьезных редакций, каждая из которых требовала двух лет интенсивной литературной переделки и редактуры, эти две «доконтрактные» главы (теперь это главы восьмая и девятая), написанные ходульной, мертвенной прозой, вываливаются из контекста, будто они созданы другим человеком. Я полон решимости кардинально обновить их, когда буду готовить шестое издание.

Трое моих детей, которым было тогда, соответственно, девять, двенадцать и тринадцать лет, естественно, не хотели расставаться со школьными друзьями из Пало-Альто, но в конечном счете провели тот год в Лондоне с большим удовольствием.

Наша дочь Ив поначалу очень расстроилась, когда ее из-за скверного почерка не приняли в ближайшую к нашему дому школу «Парламент Хилл», но постепенно оценила ту, в которой начала учиться, – школу для девочек «Хэмпстед Хит». Там она завела несколько хороших подруг и окончила год с превосходными, хоть и недолго продержавшимися, результатами по чистописанию.

Наш сын Рид учился в расположенной неподалеку школе «Юниверсити Колледж» и с гордостью носил ее форму – красно-черный полосатый пиджак и кепи. Скверный почерк Рида – еще хуже, чем у Ив, – не остался не замеченным, но не сыграл никакой роли в его судьбе, поскольку, как неоднократно говорил мне директор школы, он был «замечательным регбистом».

Восьмилетний Виктор в местной британской школе буквально расцвел. Его огорчало, что там приходилось спать днем, зато он отводил душу, заходя по дороге домой в магазинчик сладостей за пенни.

Хоть мы и купили в Европе машину, мы редко пользовались ею в Лондоне и ездили повсюду на метро: в Королевский национальный театр, на местные поэтические чтения, в Британский музей и Королевский Альберт-холл.

Благодаря связям Мэрилин во франко-американском литературном журнале под названием «Адам», мы познакомились с Алексом Комфортом и оставались близкими друзьями вплоть до его смерти в 2000 году. Алекс был одним из двух гениев, с которыми мне довелось близко общаться, – вторым был Джош Ледерберг, стэнфордский нобелевский лауреат, молекулярный биолог.

Ирвин Ялом и его семья, Лондон, зима 1967–1968 годов.

В то время Алекс делил свое время между женой и любовницей и в каждом из двух домов держал полный гардероб. Обладатель энциклопедического ума, он мог бесконечно рассуждать (что с успехом и делал) на любую предложенную тему – будь то британская и французская литература, индийская мифология и искусство, мировые сексуальные практики, его профессиональная сфера – геронтология, опера XVII века… Как-то раз он рассказал нам, что спросил жену, какой подарок она хочет на Рождество, и она ответила: «Что угодно, только не информацию!»