Как я стал собой. Воспоминания

Впоследствии я не один год использовал наши отчеты в психотерапевтических занятиях с психиатрами-ординаторами и был поражен жгучим интересом студентов к нашим таким разным голосам и точкам зрения. Когда я показал эти отчеты Мэрилин, она решила, что они читаются как эпистолярный роман, и предложила опубликовать их в виде книги, вызвавшись отредактировать текст. Вскоре после этого она отправилась вместе с нашим сыном Виктором на горнолыжный курорт, и каждое утро, когда Виктор уходил кататься, оттачивала наши с Джинни отчеты.

Джинни с энтузиазмом отнеслась к этому издательскому проекту: это была ее первая книга. Мы договорились, что поделим авторские гонорары поровну, а Мэрилин получит двадцать процентов. В 1974 году издательство «Бейсик Букс» опубликовало эту книгу под названием «С каждым днем немного ближе».

Сейчас мне думается, что предложенный Мэрилин подзаголовок – «Терапия, рассказанная дважды» (переделка из Готорна) – подошел бы намного лучше, но Джинни обожала старую песню Бадди Холли «Каждый день» и всегда хотела, чтобы она звучала на ее свадьбе. Пару лет спустя, когда вышел на экраны фильм о Бадди Холли, я очень внимательно слушал слова и с удивлением обнаружил, что Джинни неправильно понимала эту строку. Ей слышалось: «С каждым днем немного ближе» (Every day gets a little closer), а на самом деле текст звучит так: «С каждым днем оно всё ближе» (Every day it’s a-gettin’ closer).

Мы с Джинни написали каждый по предисловию и послесловию, у меня сохранилось ясное воспоминание, как я писал свои. Над сугубо профессиональными текстами я в основном работал в своем кабинете в амбулаторном психиатрическом отделении, но для истинно литературного творчества там, на мой взгляд, было слишком людно и шумно.

Психиатрическое отделение, включая кабинеты заведующего, преподавателей и множество терапевтических кабинетов, в то время располагалось в южном крыле Стэнфордской больницы. К нему прилегало крыло, которое занимал Карл Прибрам, профессор, проводивший исследования на обезьянах. Время от времени какая-нибудь из них сбегала и носилась по клинике и вестибюлю, сея хаос. А сразу за лабораторией Прибрама было хранилище документов, где держали истории болезни пациентов. Это было сумрачное помещение без окон, зато тихое и совершенно уединенное, к тому же достаточно большое, чтобы там можно было расхаживать взад-вперед, конструировать сложные предложения и читать их вслух самому себе.

Мне нравилась эта жутковатая комната: она воскрешала в памяти мой кабинет в подвале, где я проводил подростком несчетные часы, сочиняя стихи, предназначенные лишь для себя (хотя порой я читал некоторые из них Мэрилин).

Время, которое я проводил в этой темной комнате, ища верный тон, было для меня чистым блаженством. Это был решающий поворотный момент – никаких данных, никакой статистики, никакого преподавания – я просто позволял своим мыслям свободно странствовать. Я не умею петь, но там я напевал сам себе. Кроме того, я уверен, что горы медицинских карт, окружавшие меня, тысячи историй пациентов постепенно просачивались в мое сознание, когда я писал свое предисловие.