Как я стал собой. Воспоминания

Франкл – невысокий, симпатичный и седовласый мужчина – тепло приветствовал меня и сразу же заинтересовался моими очками, спросив о фирме-изготовителе. Изготовителя я не знал, поэтому просто снял очки и протянул ему. Это была дешевая оправа, купленная в калифорнийском сетевом магазине «Четыре глаза», и после недолгого осмотра Франкл потерял к ним интерес. Его собственная оправа, толстая, серо-стальная, была очень красива, и я сказал ему об этом. Он улыбнулся и повел меня в гостиную, где обратил мое внимание на гигантский книжный шкаф, заставленный переводами его книги «Человек в поисках смысла».

Мы присели в солнечном уголке гостиной, и Франкл сразу же сказал, что, наверное, не сможет уделить мне много времени, поскольку только накануне вернулся домой из поездки в Великобританию и до четырех утра отвечал на письма поклонников. Такое начало беседы показалось мне странным: похоже было, что он пытался произвести на меня впечатление. Более того, он не спросил о причинах, побудивших меня искать контакта с ним, зато очень интересовался психиатрическим сообществом Стэнфорда.

Франкл задал мне множество вопросов о нем и перешел к жалобам на косность венского психиатрического сообщества, которое отказывалось признать его достижения. Мне начало казаться, что я попал на «безумное чаепитие» из «Алисы в Стране чудес»: я пришел к психотерапевту за помощью, а психотерапевт ищет у меня утешения в связи с неуважительным отношением со стороны венского профессионального сообщества.

Он продолжал жаловаться до конца нашей встречи и так и не спросил, какие причины привели меня к нему. Назавтра мы встретились снова – и он спросил, могут ли его пригласить выступить перед психиатрами Стэнфорда и студентами в Калифорнии. Я пообещал, что попытаюсь об этом договориться.

Его трогательную и вдохновляющую книгу «Человек в поисках смысла», написанную в 1946 году, прочли миллионы людей во всем мире, и по сей день она остается бестселлером в психологии. В ней Франкл рассказывает, как он пережил Холокост и как его решимость поделиться своей историей с миром помогла ему выжить. Я слушал его основную лекцию о смысле жизни несколько раз: он был превосходным оратором и всегда мог вдохновить слушателей.

Однако его приезд в Стэнфорд, состоявшийся через несколько месяцев, создал немало проблем. Они с женой остановились у нас дома, и было совершенно ясно, что Франклу некомфортно в неформальной калифорнийской культуре. Как-то раз наша гувернантка, девушка из Швейцарии, которая приехала в Америку по программе обмена, жила у нас и помогала заботиться о детях, прибежала ко мне в слезах, потому что Франкл выбранил ее: он потребовал чаю, а она подала его в керамической, а не фарфоровой чашке.

Открытая работа, которую он показал ординаторам Стэнфорда, обернулась катастрофой. Его демонстрация работы логотерапии состояла в том, что он десять-пятнадцать минут расспрашивал пациента, определяя, каким должен быть его смысл жизни, а затем делал очень авторитарные предписания. В какой-то момент во время этой открытой работы один из самых непочтительных длинноволосых и обутых в сандалии психиатров-ординаторов в знак протеста встал и вышел из аудитории, бормоча: «Это же бесчеловечно!» Это был ужасный момент для всех, никакие извинения не помогали, безутешный Франкл требовал, чтобы этот ординатор был исключен из программы.

Я неоднократно пытался донести до него обратную связь, но он почти всегда истолковывал ее как обидную критику. Мы довольно долго переписывались после его отъезда из Калифорнии, и через год он прислал мне рукопись на критический отзыв. В одном фрагменте было в мельчайших деталях описано, как он читал лекцию в Гарварде и слушатели пять раз вставали с мест и громко аплодировали.

Я оказался в затруднительном положении. Однако Франкл просил у меня замечаний, поэтому, помучившись над ответом, я решил быть искренним. Я ответил, в самых мягких формулировках, что такая сфокусированность на аплодисментах отвлекает от изложения материала и некоторые читатели могут подумать, что аплодисменты имеют для автора чрезмерное значение. Он сразу же написал в ответ: «Ирв, вы просто не понимаете, вас же там не было: они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО вставали и аплодировали пять раз». Даже лучших из нас порой ослепляют личные травмы и потребность в похвале.

Совсем недавно я читал автобиографический рассказ о студенческих днях в Медицинском университете Вены в 1960-х годах, написанный профессором Гансом Штейнером, моим стэнфордским коллегой и другом, который излагал совершенно иную точку зрения. Будучи студентом в Вене, Ганс имел чрезвычайно позитивный опыт общения с Виктором Франклом: он описывал Франкла как превосходного учителя, чей творческий подход ощущался как глоток свежего воздуха по контрасту с замшелостью остальной венской психиатрической профессуры.