Как я стал собой. Воспоминания

Позже мы с Франклом оба выступали однажды на большой психотерапевтической конференции, и я присутствовал на его лекции по «Человеку в поисках смысла». Как всегда, он заворожил аудиторию и вызвал овации. После лекции мы встретились и сердечно обнялись с ним и его женой Элеонорой.

Годы спустя, работая над «Экзистенциальной психотерапией», я тщательно пересмотрел его труды и более чем когда-либо осознал важность его новаторского и фундаментального вклада в нашу сферу.

Не так давно я побывал в одном психотерапевтическом институте[26] в Москве, где есть магистратура по программе логотерапии, и был зачарован большой, в полный рост, фотографией Виктора. Глядя на нее, я вдруг осознал и величие его мужества, и глубину его боли. Я знал из его книги, как глубоко его ранили ужасы заключения в Освенциме, но в те первые встречи с ним в Вене и Стэнфорде я был не готов полностью проникнуться сочувствием к нему или оказать ту поддержку, которую мог бы ему дать. Впоследствии в своих отношениях с другими ведущими фигурами нашей сферы, например Ролло Мэем, я не повторял этой ошибки.

Глава двадцать первая «С каждым днем немного ближе»

Написание этих мемуаров заставило меня оглянуться на мой путь писателя. В какой-то момент я перешел от исследовательски ориентированных статей и книг для других ученых к созданию произведений о психотерапии для более широкой публики. И я думаю, что зачатки этого превращения связаны со странной книгой с несколько вычурным названием – «С каждым днем немного ближе»[27], – опубликованной в 1974 году. В этой книге я отошел от языка количественных исследований и стремился подражать рассказчикам, которых читал всю свою жизнь. Я в то время и не представлял, что со временем буду учить психотерапии с помощью четырех романов и трех сборников рассказов.

Мой метаморфоз начался, когда в конце 1960-х я привел в свою терапевтическую группу Джинни Элкин, учившуюся в Стэнфорде писательскому мастерству в рамках Стегнеровской программы. Групповая терапия оказалась для нее весьма трудной из-за ее крайней стеснительности и отказа требовать внимания группы или принимать его. Через пару месяцев она окончила обучение и устроилась работать преподавателем в вечерние часы, что сделало посещение группы невозможным.

Джинни хотела продолжить индивидуальную терапию со мной, но не могла позволить себе стэнфордские расценки, так что я предложил ей необычный договор. Я согласился уменьшить оплату, если она будет после каждого сеанса писать отчет, описывая все чувства и мысли, которые она не вербализовала на нашей встрече. Я делал бы то же самое, а затем мы передавали бы свои отчеты в запечатанных конвертах моему секретарю. Через несколько недель терапии нам предстояло прочесть отчеты друг друга.

Зачем мне понадобилось делать такое необычное, странное предложение? С одной стороны, Джинни воспринимала меня нереалистично – выражаясь психотерапевтическим жаргоном, у нее зашкаливал позитивный перенос: она идеализировала меня, была чрезвычайно почтительна и инфантилизировала себя в моем присутствии. Я думал, что ей может быть полезно – в качестве опыта тестирования реальности – почитать мои необработанные мысли после каждой нашей сессии, в частности, узнать о моих сомнениях и неуверенности в том, как именно я могу ей помочь. Так что я был намерен больше открыться в нашей психотерапии в надежде поощрить ее сделать то же самое.

Но была и другая, более личная причина: я жаждал быть писателем, настоящим писателем. Я чувствовал, как меня душило написание академичного пятисотстраничного учебника, за которым последовало участие в создании пятисотстраничной монографии об исследовании групп встреч. Я надеялся, что такая работа с Джинни станет для меня необычным упражнением, позволит сломать свои профессиональные оковы, отыскать свой голос, выражая все, что придет на ум, сразу после каждого сеанса. Кроме того, Джинни была мастером слова, и мне казалось, что ей может быть комфортнее общаться с помощью письменной, а не устной речи.

Наш обмен заметками каждые пару месяцев оказался крайне познавательным. Всякий раз, когда участники группы изучают собственные отношения, их взаимодействие становится глубже. Всякий раз, когда мы читали отчеты друг друга, наша терапия обогащалась. Более того, эти заметки позволяли испытать опыт в духе «Расёмона»[28]: хотя мы проживали один и тот же час, переживали мы этот час очень по-разному и ценили разные его моменты.

Мои элегантные и блестящие интерпретации? Увы, Джинни их даже не слышала! Зато она ценила те маленькие личные проявления, которые я едва замечал: мои комплименты ее одежде или внешности; неловкие извинения за пару минут опоздания; смешок в ответ на ее сатирическое замечание; то, как я учил ее расслабляться.