Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

Я влюблен. Объект моей страсти — не женщина и даже не человек. Это швейцарская железнодорожная сеть. Я люблю ее. Я люблю то, как поезда бесшумно скользят, как изящно открываются и закрываются стеклянные двери между вагонами. Мне нравится, как ходит между вагонами обслуживающий персонал, приносящий вам свежий кофе и изысканные блюда китайской кухни. Я люблю деревянные панели в ванных комнатах. Я люблю кожаные сиденья. Я люблю, когда приходит время и маленькая платформа волшебным образом появляется под ногами. Я фактически переполнен желанием остаться в швейцарском поезде навсегда, курсируя между Женевой, и Цюрихом, и чем угодно. Это не имеет значения. Я счастлив здесь, в швейцарском поезде.

Но я не остаюсь в нем. Я выхожу в Берне, сонной швейцарской столице. Она такая, как ее описала прекрасная американка Анна: причудливая и экстремальная. Да, здесь множество крайне причудливого, думаю я, прогуливаясь по старому городу-крепости. Затем я вижу, как кто-то написал на стене: «К черту полицию». Совсем не странно. В любом другом месте я бы решил, что эта надпись оскорбительна. Но в Швейцарии я рад любому признаку жизни.

Я посещаю здание швейцарского парламента, здание, которое умудряется быть большим и помпезным, но в то же время элегантным. У каждого народа есть свои знаковые фигуры, статуи, описывающие нацию в целом: флаг пехотинцев над Иводзимой, Горацио Нельсон, царственно взирающий с Трафальгарской площади. В Швейцарии есть некто по имени Николай Миротворец. Его статуя стоит здесь. Он стоит с протянутой рукой, ладонью вниз, как будто говоря: «Все, успокойся, давай поговорим об этом рационально».

Очень по-швейцарски.

Альберт Эйнштейн жил в Берне. Это город, где, по его словам, его посещали «счастливейшие мысли в жизни». Это место было откровением, которое помогло ему вывести его Общую Теорию Относительности. Его место было в скромной квартире на основной торговой улице города. Сейчас там небольшой музей. Он восстановлен в точности так, как это было, когда Эйнштейн жил здесь: диван, деревянные стулья, бутылка вина, маркированная 1893 годом, люлька для сына Ганса-Альберта, несколько черно-белых фотографий самого Эйнштейна, еще до того, как его волосы побелели, позирующего вместе со своей семьей. Его жена и сын смотрят в камеру, но Эйнштейн на всех фотографиях смотрит куда-то вдаль. Размышляет ли он об энергиях и сущностях? Или он думает: «Стоит ли мне развестись?» (Что он в конце концов и сделал.)

Я открываю французские окна, вытягиваю шею и смотрю вниз на улицу. За исключением пары машин, улица практически не изменилась с 1905 года. Я закрываю глаза на несколько секунд, затем открываю их снова, почти поверив, что я переместился во времени.

Эйнштейн, кстати говоря, доказал, что теоретически это возможно. Кто-то живет этажом выше бывшей квартиры ученого. Графический дизайнер. Жить в том же здании, где жил Эйнштейн! Сначала я подумал, что это было бы замечательно. Настоящий кайф. Но затем я понял, что это и огромное давление. Каждый раз, поднимаясь по лестнице, по которой поднимался Эйнштейн, — я бы разочаровывался в том, что мне не пришло в голову что-нибудь вроде E = mc². Нет, это не для меня.

Эйнштейн, как и я, считал Берн приятным городком, но скучным. И поэтому я задаюсь вопросом: если бы швейцарцы не были такими скучными, возможно, он бы никогда не сделал столько, сколько сделал? Никогда бы не разработал Общую Теорию Относительности? Другими словами, не продиктовано ли скукой наше желание создавать?

Британский философ Бертран Рассел так и думал. «Определенное количество скуки… необходимо для счастливой жизни», — писал он. Может быть, я недооцениваю швейцарцев. Может быть, они знают о скуке и счастье что-то такое, чего не знают остальные.

Терпение и скука тесно связаны между собой. Скука, определенный вид скуки — вызваны нетерпением. Вам не нравятся какие-то вещи, они недостаточно интересны для вас, так что вы решаете — и скука тут решение, — что вам надоело.

У Рассела было что сказать на эту тему: «Поколение, которое не может терпеть скуку, будет поколением маленьких людей, оторванных от естественных процессов, людей, в которых каждый жизненно важный импульс замедлен, и они будто срезанные цветы в вазе».

Я начинаю думать, что, возможно, швейцарцы не такие уж скучные. Они просто знают, что путь начинается извне.

Я воссоединяюсь со своей любовью. Возвращаюсь в швейцарский поезд. Моя следующая остановка — Цюрих, город настолько чистый, что на его фоне Женева кажется трущобами. Я заселяюсь в свою гостиницу, и мне нужно где-то убить время. Я совершаю небольшую поездку до близлежащего холма. Общественный транспорт Цюриха работает на доверии, за исключением того, что контролеры ездят вместе с пассажирами и примечают безбилетников. Доверяй, но проверяй. Это то, что происходит в моем автобусе — допрашивают мужчину средних лет. Он явно пытается объяснить, что уже выходит. Он выглядит раздосадованным, смущенным, но не испуганным. Я понимаю, что безбилетников пугает не штраф, а публичное унижение быть уличенными.