Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

С одной стороны, швейцарцы имеют больше возможностей, чем любые другие люди на планете, и не только в вопросах шоколада. Их система прямой демократии означает, что швейцарцы постоянно голосуют по любым вопросам — большим и малым: стоит ли присоединиться к Организации Объединенных Наций, следует ли запретить абсент. В среднем швейцарский человек голосует шесть или семь раз в год. Швейцарцы считают, что все, что стоит делать, стоит делать серьезно. И голосуют. В какой-то момент швейцарцы фактически проголосовали за увеличение своих собственных налогов. Я не могу представить себе американских избирателей, делающих то же самое.

Система прямой демократии несовершенна. Это действительно демократия народа, а люди иногда могут быть полными идиотами. Например, в Швейцарии у женщин не было права голоса, даже в собственном кантоне, до 1971 года, а на государственном уровне — до 1991 года. Тем не менее канадский исследователь счастья Джон Хеллиуэлл не считает, что качество правительства является единственной наиболее важной переменной, которая объясняет, почему некоторые страны счастливее, чем другие. Другой исследователь, швейцарский экономист Бруно Фрей, исследовал взаимосвязь между демократией и счастьем в двадцати шести кантонах Швейцарии. Он обнаружил, что кантоны с наибольшим числом референдумов, большей демократией, также были счастливейшими. Даже иностранцы, живущие в этих кантонах, были счастливее, пусть и не имея права голоса (хотя их градус счастья не был столь же велик, как у избирателей).

Похоже, швейцарцы умеют выбирать. Тогда как объяснить результаты небольшого, но изобретательного эксперимента психолога Пола Розина из Университета Пенсильвании? Он попросил людей из шести стран (США, Великобритании, Франции, Германии, Италии и Швейцарии) ответить на простой вопрос: «Представьте себе, что вы захотели мороженого и стоите перед двумя магазинами. В одном предлагается выбор из десяти вкусов. В другом — из пятидесяти. Какой магазин вы выберете?»

Только в одной стране, в Соединенных Штатах, большинство (56 процентов) респондентов отдали предпочтение магазину с пятьюдесятью вкусами. Швейцарцы были на другом конце спектра. Только 28 процентов предпочли магазин с большим количеством вариантов. Выбор означает счастье только тогда, когда это выбор о чем-то, что имеет значение. Избирательные вопросы, вопросы мороженого — тоже, но пятьдесят вкусов — слишком большой выбор.

Я снова в поезде. На этот раз пункт моего назначения — Сен-Урсан, про который мне сказали, что это «город среднего возраста». Когда я услышал это, я представил себе, что весь город наполнен лысеющими, пухлыми мужчинами за рулем красных спортивных автомобилей. На самом деле швейцарец имел в виду город, не изменившийся со времен Средневековья.

Его зовут Андреас Гросс, и все говорили, что он тот, с кем я должен встретиться. Он член швейцарского парламента и большой сторонник прямой демократии. Он путешествует по миру, продвигая достоинства этой модели. Он известен тем, что в 1989 году вывел на голосование инициативу упразднить швейцарскую армию. Никто не думал, что эта инициатива получит большое количество голосов. На самом деле, 35 % проголосовали «за». Швейцарцы были в шоке. Инициатива встряхнула армию, и сегодня ее численность вдвое сократилась по сравнению с 1989 годом. Я иду в вагон-ресторан. Ничего общего с вокзальной забегаловкой. Меню на четырех языках предлагает мне выбор: пенне из свежих грибов или ризотто со свежей спаржей. Я в раю. Поезд пересекает языковую разделительную линию между немецкой и франкоязычной частью Швейцарии, и я спрашиваю на французском и немецком языках:

— Я хочу кофе. У вас есть?

Швейцарцы переводят все как минимум на три языка. Это означает, что чтение даже самого простого знака занимает много времени. Я вижу один, который говорит: «Опасность: не пересекать железнодорожные пути». К тому времени, как вы доберетесь до английского в нижней части лингвистической пирамиды, вы уже окажетесь на электрическом стуле.

Мы прибываем в Сен-Урсан, и Андреас Гросс встречает меня. Он носит джинсы, у него борода с проседью и лишь намек на животик. Он больше похож на стареющего хиппи, чем на парламентария. Мы направляемся в его институт, который на самом деле просто переделанный старый дом.

Андреас делает мне чашку эспрессо (вклад Италии в счастье), и мы садимся поговорить. Быстро становится очевидно, что Андреас не слишком заинтересован в бизнесе счастья. Это недостаточно серьезно для него. Он хочет говорить о прямой демократии и пленарных заседаниях, серьезных швейцарских подданных. Он цитирует Руссо и говорит такие вещи, как «я хотел бы, чтобы швейцарцы больше походили на швейцарцев, чем они думают». Я понятия не имею, о чем он говорит.