Как я стала киноведом

Критик, на которого я натолкнулась, листая журнал, не встраивался в нашу массовку, хотя, как это становилось ясно из первых же двух-трех абзацев, так же, как все мы, старшие и успевшие сколотить себе более-менее известное критическое имя, ненавидел навязываемые догмы, презирал экранную пошлость и хотел судить об искусстве правдиво, искренне и без чьих-либо подсказок. И все же он, этот неизвестный мне критик, стоял особняком, говорил свежим и молодым голосом. Подпись была незвучная: В. Демин. И хотя через много лет он, завоевав место лидера в нашем критическом цехе, напишет книгу «Мы, шестидесятники» (волей судеб она станет одним из последних его трудов), он выступал с самого начала и до конца не от имени «мы», сколь бы ни элитарна и ни престижна была корпорация, но всегда от «я», от себя, от своей собственной неповторимости. Полная естественность, органичность и оригинальность были несомненными качествами Виктора Демина всегда. Они угадывались уже в той скромной, затерянной в критическом дневнике «Искусства кино» рецензии на рядовой фильм репертуара, то ли египетский, то ли турецкий. Мне, в частности, запомнилась, правда, может быть, и в какой-то следующей его статье (тексты В. Демина я стала ловить) забавная и милая ошибка. Он писал о какой-то любовной сцене и повторял «она, его нежная наперсница…» — речь шла про возлюбленную героя, то есть слово «наперсница» он интерпретировал как «женщина, на чьих персях покоится мужчина» — это было очень смешно!

Но если у Демина и случались погрешности в терминологии, то безупречно профессиональным было его кинематографическое видение экрана. И потом, когда, заметив и полюбив его сначала «в письменном виде», я познакомилась с Витей Деминым лично, я поняла, откуда взялся и как отшлифовался этот редкий (да, да — редкий!) критический дар видения фильма.

Это — с детства и с юности — зрительская, непосредственная, в темном зале киношки лелеемая любовь к бегущей ленте. Это — пройденная им школа ВГИКа, невосполнимая и лишь компенсируемая неустанными трудами смотрения, «насмотра» (говорю об этом со знанием, как критик, ВГИК не кончавший). Это, наконец, замечательный и ценнейший для каждого киноведа (и кинематографиста вообще) опыт работы в Госфильмофонде. Я бы сказала даже так: «белостолбовца» всегда отличишь от остальных, увы, в чем-то остающихся дилетантами (говорю об этом ответственно, как киновед, к несчастью, не отработавший стажа в Белых Столбах). Демин, правда, оставил березы и перелески красивейшего михневского Подмосковья с его заповедным, богатейшим в мире фильмохранилищем и пустился во все тяжкие Города. Но, мне кажется, «отблеск» Госфильмофонда сохранялся у Виктора Петровича. В Белых Столбах родился его первенец Илья, там скрепились самые дорогие дружеские отношения — с Верой Дмитриевной Ханжонковой, «Бабушкой», как ее называл Витя, с рано ушедшей Ириной Якушевской, вместе с которой написал он блестящую книжку о Жане Маре, с другими бывшими столбовцами, ныне живущими. Вера Дмитриевна Витю обожала, хотя порой и сердилась на него и ругалась. Друзья и коллеги — любили, иные немножко завидовали, иные — преклонялись.

Большинству людей, узнавших Виктора Петровича Демина в середине 80-х, он видится огромным, грузным, в «фальстафовском» или «орсонуэлловском» облике, с высоким лбом под поредевшей шевелюрой или, попросту, лысиной. Таким выходил он на трибуны «перестройки», на мероприятия «секретариата Элема Климова», на телеэкран. Но мы-то, старшие, помним очень красивого, мягкого, с чуть волнистыми волосами молодого человека, обладавшего «номенклатурной внешностью», как выражался один из наших мэтров: «Как бы Витю не загубила его номенклатурная внешность…» Подразумевалась, конечно, не дуболомная напыщенность чиновника, а кондиция «положительного героя», обаяние, славянские черты. Да и анкета соответствовала: чисто русский, пятый пункт в порядке, иногородний (таких любят) да еще и с российского юга, без квартиры — словом, «кадр».

Да не тут-то было! Не вступил Витя в партию, не уподобился многим советским Растиньякам, делавшим столичную карьеру через центральные органы. А по служебной лестнице поднялся аж до места старшего редактора в маленькой киноредакции издательства «Искусство» — то-то «номенклатура»! И не поддался никаким соблазнам советского дьявола. И все более и более досаждал настоящей «номенклатуре» своим непокорством, самостоятельностью суждений, высказываниями от первого лица. «Первое лицо» — название одной из его прекрасных книг, эпиграфом к которой автор взял пастернаковское четверостишие, заканчивающееся «вызывающей» строчкой:

Дерзать от первого лица.