Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

15.07.75. Ближе к вечеру – я, совершенно отрешившись, изучал материалы только что завершенных площадных геофизических исследований – в камералку вошел студент-буровик и стал хамить, видимо, по наущению бригадира Лямкина, которому не понравилось, что я закрыл скважину до времени его отъезда в отгул. Студент был крепким, высоким и приблатненным, из Ростов-Дона-папы. Послушав, я выкинул номер: подошел, запустил указательный палец ему за щеку, вывел вон и потащил к палатке бригадира. До нее метров сто, и все эти метры он шел за мной, как перепуганная овца. Свободные от работы проходчики и остальной работный люд – в основном, бывшие зэки, рассматривали сцену с ироническим интересом. Неужели страх порвать щеку так силен?

Почему я так поступил? Наверное, потому что за мной Надя, сын, да и по-иному эту зэковскую ораву не удержишь, а ведь эта разведка, эти штольни, эти горы (и то, что в них), такие же мои, как Надя и Александр.

21.09.77. Поднимались на вахтовке с отгула, и на привале человек семь подвыпивших проходчиков волкодавами окружили Валентина Ефименко, главного геолога партии, с намерением попинать его ногами, или просто проверить на вшивость за высокомерие. Я разогнал их матом и тычками. Мне кажется, орлы пошли на Ефима, потому что знали, как я на это отреагирую.

22.11.76. Сегодня днем на улице остановил мужчина и попросил: «Командир, дай закурить». Незнакомые мужики из наших и бывшие военные часто ко мне так обращаются. Мне приятно.

* * *

Также мне не нравились мои отношения с девушками. Так вышло, что я нравился женщинам, которые не нравились мне; не умея отказать им прямо, я грубил.

Аня Калимулина, страшно ненавидя в проистекающем мгновении, назвала гнидой, потом выяснилось – она любила.

На втором курсе случилось то, что, на мой взгляд, изменило всю мою жизнь. Но, возможно, я все придумал.

С Наташей, маленькой девчонкой со смеющимися глазами, я познакомился на квартире однокурсницы Тамары Сорокиной. Тамара, одна из самых привлекательных девушек курса, безуспешно пыталась "охмурить" меня, перспективного, как тогда считали, сына приличных родителей (отец к этому времени занял в местной науке высокую должность). Я пытался пойти ей навстречу, делал какие-то робкие шаги навстречу, но каждый раз останавливался, пугаясь пустоты сердца и пустоты будущего, видневшегося в ее иронически прищуренных глазах. А когда увидел Наташу, делившую с Тамарой комнату, Наташу-фиалочку – так называли студенток филологического факультета, – сердце мое наполнилось отчаянной радостью. Я смотрел восхищенными сыновними глазами, она смотрела искренне и трепетно, смотрела, как беременная мною женщина. Я обещал ей золотые горы, и она мне верила, и я верил, что добуду их. Мы несколько раз встретились в сквере под плакучей ивой, я ее неумело целовал, она радовалась и отвечала материнскими ласками.

Однажды Наталья, пряча глаза, сказала, что у нее есть парень в армии и со мной она поняла, что любит только его. Я смотрел и понимал, что меня бросают из соображений, как дважды бросала мать, понимал, происходит что-то нехорошее, что-то такое, что направит мою жизнь и жизнь этой девушки в искусственно разрозненные, искривленные русла, ведущие не к тихому счастью оправданного существования, а в сыпучие пески, все поглощающие, и ничего живого не рождающие.

Отчасти я оказался прав.