Как игрушки пошли учиться

Пока мой начальник «охотился», я решил разведать обстановку. Выбрав у края трясины подходящее, наполовину затонувшее дерево, я хотел было ступить на него, но сперва на всякий случай ткнул палкой — не трухлявое ли. Только ткнул — у самых моих ног мгновенно распахнулась желтая зубастая пасть. «Бревно» изогнулось, хлопнуло по жиже хвостом и поползло ко мне. Со страху я всадил палку прямо в глотку чудовищу, отскочил назад и упал.

Когда поднялся, «бревна» уже не было, только еще колыхалась зыбкая, затянутая зеленым пушком поверхность.

Я хотел пойти вдоль берега, когда в глубине островка раздался крик: «Сюда! Скорее!»

Увязнув по колено в грязи, геолог отбивался ремнем сразу от нескольких зубастых тварей. Коротколапые, зеленовато-бурые, они напоминали приплюснутых тупомордых крокодилов. Хорошо еще, что эти дряни ползали медленно, да и ростом были невелики — метра полтора-два. Правда, своими огромными челюстями они так лязгали — глазом моргнуть не успеешь! (Уже потом Александр Иванович сказал, что это еще даже не ящеры, а амфибии, то есть земноводные, вроде жаб и тритонов.)

Когда я подбежал, один двухметровый тритончик забрался в тыл геологу и хотел было ухватить его за ногу, но, получив от меня тяжелой корягой по спине, зашипел, изогнулся дугой и закрутился в тине. От удара коряга переломилась. Пока я искал новое оружие, Александр Иванович отбивался сам. Ремень у моего геолога солдатский, с тяжелой пряжкой, и, какими бы толстокожими ни были эти амфибии, досталось им здорово. Один так и остался лежать у берега. Впрочем, ненадолго — кто-то снизу схватил «крокодила» и утащил в глубину.

— Пожалуй, с нас хватит,— проворчал геолог, размазывая грязь на потном лице.— В этом болоте больше делать нечего. Заберем коллекцию и...

— Домой! — обрадовался я.

— Угу... Только чуть погодя. Видишь ли, нам следует заглянуть хоть на минутку еще дальше. Необходимо, понимаешь? Для науки! Или ты испугался?

Это было обидно, кажется, я доказал, что не из трусливых.

Мы двинулись к островку, на котором оставили собранную коллекцию, но как раз на середине широкой трясины наш мост разъехался. Можно было бы попытаться перепрыгнуть топь, но бревна качались, стали скользкими от грязи. К тому же то тут, то там из коричневой жижи показывались бугорки глаз. Отовсюду слышалось похрюкиванье и шипение. Привлеченные шумом, обитатели болота со всех сторон спешили к месту нашей схватки.

— Делать нечего,— сказал Александр Иванович и взял меня за плечо.

На фоне низкого туманного неба и темных раскидистых вееров папоротников шар над его головой горел ярким синеватым светом.

— Потерпи еще,— сказал геолог и умолк. Наверное, думал, куда двигаться дальше — назад или вперед.

Кажется, стал накрапывать дождь, затем все вокруг стремительно сдвинулось и вспыхнуло.

12 августа. Запись шестая. Определить время не можем.

Вынужденная остановка. Шар отказывается работать. Ему никто не скомандовал, он сам затормозил. Пишу с трудом, нечем дышать: воздух какой-то едкий, в горле першит.

Место на редкость неудачное. Темнота, молнии, грохот, а дождя нет. Все мерцает. Постоянно светится лишь огненная вершина невидимой горы. Сверху течет сверкающая река — это лава. Страшно. Земля дрожит, сейчас так тряхнуло, что мы упали.

Александр Иванович сказал что-то о море. Честно говоря, я подумал — бредит, но, оказывается, мы сейчас находимся во времени зарождения жизни, и мой геолог надеется, что где-нибудь поблизости окажется берег. Ведь если набрать во фляжку прибрежной воды, возможно, в ней попадутся неведомые науке первые микроскопические живые комочки. Комочки, которые строят самих себя из веществ мертвой природы, растут, а главное — отделяют от себя частички, тоже способные расти и передавать свою жизнь дальше. А ведь как зародилась жизнь, никто толком не знает. Известно только, что она началась в воде. Но даже если берег рядом, нам все равно не дойти — задыхаюсь. Геолог стонет, говорит, что в здешнем воздухе почти нет кислорода. Оказывается, кислород появился в атмосфере благодаря растениям, в основном водорослям. Больше не могу, если сейчас не вернемся — конец...

13 августа. Запись шестая, и последняя. Двенадцать часов, двадцать три минуты, хотя это уже не имеет никакого значения.

...Вчера едва спаслись. Когда мы очутились в пещере, то еще долго лежали там на холодном камне и молчали — не было сил ни говорить, ни встать. Сегодня все тело горит, здорово обожглись. И еще кашель мучает: малость отравились всякими вредными газами.

Александр Иванович предложил ночевать в его палатке. Очень хотелось остаться, но я пошел домой. Как дошел, как свалился на кровать, не помню. А когда встал, отца уже не было. На столе стоял завтрак, накрытый полотенцем, а на полотенце лежала сердитая записка.

Все очень плохо. Если бы только записка! Тринадцатое число — чертова дюжина. На суеверия мне наплевать, но надо же случиться такому совпадению!