Как игрушки пошли учиться

— Я... я все такое еще и на обоях вижу. То море, то сражение, то лес,— растерянно и радостно сказал Владик.— Я сначала зажмуриваюсь и рассказываю себе, что вчера видел, потом смотрю — и все оживает. Даже такое замечаю, чего раньше не углядел. А на стене, что перед моим окном, я ведь тоже видел корабль. Он почти скрылся в волнах, мачты сломаны, парусов уже нет — ураганом сорвало...

— Мачты сломаны. Но парусов, по-моему, там вообще не могло быть.— припомнил я.— Корабль-то с трубой, а из трубы — дым.

— Точно! — воскликнул Владик.— Вы что, мою стенку видели?

— Не знаю, какая твоя, я свою вспоминаю. Комнатка была маленькая, темноватая, окно выходило прямо на стенку.

Владик задумался о чем-то, потом спросил:

— А штаб? Как вы про штаб узнали?

— Что ж тут узнавать, если я в этом сарае тоже когда-то был не последним человеком.

И тут Владик сказал такое, что у меня от неожиданности все слова застряли в горле.

— Вы были командиром разведки, да?

— Ком... Раз... Кха! Верно! Командиром разведки. Но этого ты никак не можешь знать.

— А ведь знаю! — восторженно хлопнул себя по коленке мой приятель.— Оказывается, я вас давно знаю. Вот оно что получается. А начальником штаба у вас был Гриша Чернов.

— Д...да. Ныне доктор физико-математических наук Григорий Чернов. Только теперь я уже ничегошеньки не понимаю.

— Э-э! — Владик хитро прищурился.— Разве можно забывать военную тайну? Сами прятали, а теперь... Ну, железная коробка в печной трубе, неужели не вспомнили?! Там на бумажке все ваши имена и еще какая-то карта.

Словно вспыхнуло что-то в памяти: как я мог забыть коробку из-под зубного порошка?! В этом «сейфе» хранились штабные документы: наши имена, должности, пароли. А на карте был изображен неведомый географам остров-крепость, откуда уходили наши придуманные быстроходные крейсера мстить фашистам. За Ленинград, за Севастополь, за ночные бомбежки Москвы, а еще за испанских сирот — детей отважных бойцов-антифашистов. (В десятом классе учились две девочки-испанки, беззащитный пароход, на котором они плыли к нам с другими беженцами, расстрелял фашистский крейсер.)

Мы сели на сложенные доски. Я рассказал Владику о нашей карте, а Владик о том, как он с приятелями ломал голову над тем, где находится этот остров с зарытым кладом (иначе зачем же было прятать карту?).

— А у меня тоже есть карта,— помолчав, сказал Владик.— И на ней придуманная страна... Кто туда попадет, с тем обязательно случаются всякие чудеса.

— Любопытная страна. И что же с тобой там приключалось?

— Разное... Много чего.

— А все-таки?

— Длинная история.

— Расскажи, спешить некуда.

Владик посмотрел в небо, прищурил глаз, пошевелил губами.

— Что ж рассказывать... Как я в эту страну раньше попадал, уже позабылось, а в последний раз...

— Вот про последний раз и расскажи.

— Ну да! А если в этой истории я окажусь каким-то... чудаком — лопухом?

— Думаю, что ты преувеличиваешь. А может, так для рассказа и надо?

— Гм... Я тогда сам на себя злился, потому так и получилось. Нет, моей малышне я все равно буду рассказывать не про себя. Придумаю какого-нибудь чудака, и пускай все случится с ним, а не со мной.

— Но я хочу записать эту историю, как мне быть? Про кого она? Про тебя или...

— А, пишите, как хотите. Тот, кто прочтет, все равно меня не знает.— Владик сдвинул на затылок шапку, подпер кулаком подбородок и, уставившись на что-то, мне невидимое, сообщил:

— Вышло все из-за того, что я схлопотал двойку. После этого краткого предисловия Владик поведал мне историю, которую я потом записал...

* * *

Пустяк — он и есть пустяк. Об этом и говорить бы не стоило, если б порой удивительнейшие истории, необыкновеннейшие события не начинались как раз с самых пустяковых пустяков.

...Во дворе было пусто, только в дальнем углу кто-то бухал палкой по пыльному ковру. В других углах и посередине дремала скука.

Оглядев двор еще раз, Владик заметил шестилетнего Бовина из второго подъезда. Вовик сидел в песочнице под грибком и сосредоточенно болтал в мыльнице бумажной трубочкой. Потом он сунул трубочку в рот, надул щеки — и на конце трубочки появился радужный шарик. Покачавшись, шарик оторвался и поплыл по воздуху, а на его месте вздулся новый.

Владик только что схватил двойку, вдобавок был выдворен из класса за некие химические опыты на уроке математики. Все это привело его в такое расположение духа, когда синее весеннее небо на глазах тускнеет, веселое солнце становится просто третьесортной звездой, да еще, по выражению астрономов, «желтым карликом», и начинаешь задумываться о том, что мир устроен несовершенно или даже вовсе скверно.

Один маленький Вовик ничего этого почему-то не замечал. Он сопел и счастливо ойкал, когда очередной шарик уплывал к небу.

Изобиженная душа Владика не выдержала. Он подошел к песочнице и крикнул:

— Ну ты, «пузырь», не стыдно ерундой заниматься!

— Это не ерунда,— не оборачиваясь, отозвался Вовик.— Это мыльные пузырики.

— Вот-вот! «Пузырики»! — сердито подхватил Владик.— Пузыри пускать, баклуши бить, собак гонять, да? Потом двойки пойдут, из класса выгонят... А кто из тебя вырастет, знаешь?