Как квакеры спасали Россию

Понятно, что симпатии к квакерам со стороны Кремля особенно усилились с лета 1921 года, когда коммунисты осознали масштаб грядущей трагедии голода в Поволжье, а квакеры уже занимались гуманитарной работой, помогая детским учреждениям – в сотрудничестве с Наркомздравом. Тем летом большевики были вынуждены на время оставить традиционные для них подозрительность и враждебность: они впустили в страну около двух десятков иностранных миссий помощи.

А ведь еще накануне голода, летом 1920 года приехавший в Москву на месяц Грегори Уэлч – на помощь уже работавшему с Наркомздравом и Наркомпросом Уоттсу – писал о том, что теперь называют «войной башен Кремля»: в течение всего четырехнедельного пребывания в Москве НКИД неоднократно пытался выдворить англичанина из страны, а в его защиту выступало ГПУ. Такие симпатии со стороны Лубянки можно объяснить тем, что встречавшийся в Москве с многими единомышленниками (например, с толстовцами) Уэлч невольно помогал чекистам, засвечивая свои контакты, которые он сам и не думал скрывать.

Как говорилось выше, Грегори Уэлч, которому Москва в 1920 году не продлила разрешение на пребывание в стране, опасался, что квакерская помощь коммунистической стране может быть не так понята мировым сообществом, да и самим Кремлем:

Артуру Уоттсу все видится в розовом свете, потому что он коммунист, и под его руководством все наши усилия будут истолковываться самими Советами как выражение симпатии советским методам. Артур Уоттс не говорит по-русски, а потому верит всему, что ему говорят, и сам того не видит, что большевики далеко ушли от заявленных идеалов.

Однако позиция Артура Уоттса и его союзников как в Лондоне, так и в Филадельфии стала доминирующей: квакеры не могли оставаться безучастными к страданиям простых людей, христианские принципы не требовали проверять документы, прежде чем протягивать руку помощи попавшим в беду братьям и сестрам.

Последующая работа Друзей в Советской России доказала правильность такого подхода. Квакеры – во многом доверчивые, доброжелательные – тем не менее зорко следили за тем, как распределялись их поставки, куда шли продукты, кто был конечным получателем одежды и пищи. Короче, доверяй, но проверяй. Случаи воровства или неавторизованной раздачи пайков, конечно, имели место. Разбор одного такого происшествия привела Дороти Норт, сотрудница Американской группы ОДК, заведовавшая квакерским постом в Грачевке. Обвинялся председатель местного комитета Помгола, виной которого была раздача квакерских пайков без предварительного обсуждения с квакерами. Уличенный в нарушениях председатель божился: «Отрежьте мне голову, посадите меня в острог на десять лет, а не на три (три года – срок, который ему грозил), если я еще раз когда-нибудь нарушу инструкции квакеров или последую чьему-то, но не квакерскому указанию». Кто-то из местных вполголоса напоминал ему: «Не забудь, у нас Советская Россия, а не квакерская».

Схожую историю описывала и английская медсестра Мюриел Пейн, работавшая в Борском, в 60 километрах от Бузулука. В письме Рут Фрай в Лондон Мюриел писала, что за последние два месяца в шести волостях, находившихся под ее опекой, были арестованы практически полностью все члены двух местных комитетов Помгола

за отвратительное воровство наших продуктов. В третьей волости председатель был арестован и получил срок 5 лет за хищение продуктов и большей части одежды, предназначенных для детского дома. Он произвел наиболее неприятное впечатление из всех, с кем мне доводилось говорить. В двух других волостях пайки продавались по 15 000 рублей для того, чтобы оплатить уездный налог, местные власти просто не выдавали пайки тем, кто не мог их оплатить.

Мюриел Пейн писала, что, если работа квакеров в России будет продолжена, Друзьям следует составить совершенно иное соглашение с советскими властями, сделав его более жестким, чтобы предотвратить злоупотребления, с которыми они столкнулись в Борском.