Как Лыков не стал генералом

Августейшая благосклонность… Лыков принадлежал к тем примерно двум тысячам человек, которых царская чета знала лично. Разумеется, его номер на этой ярмарке тщеславия был в конце. Кроме того, сыщик на себе испытал зыбкость той благосклонности, выгоды которой ему расписывал шеф. В прошлые годы Алексею Николаевичу доверяли безопасность монарха, и он справлялся с огромной ответственностью, ни разу не подвел Его Величество. Но у него не заладилось с императрицей, и тут уже ничего нельзя было поделать. Александра Федоровна научилась говорить по-русски почти без акцента, но осталась мелочной германской бюргершей, которая вдруг выиграла в лотерею счастливый билет. Взойдя на престол самой крупной державы в мире и приручив самодержца, теперь она все силы тратила на его дрессировку. Никки должен быть выше всех, возле трона место лишь самым преданным, и пусть окружение чувствует на себе Высочайшую волю… С волей у государя были проблемы, зато с избытком имелось скрытности и злопамятства. В результате лучшие из царских слуг оттирались от Двора, назначения на высшие посты делались все непонятнее, новые фавориты – все ничтожнее. Молва приписывала это влиянию старца. Говорили, что он любовник императрицы и чуть ли не развращает ее дочерей. Лыков не верил в это и брезгливо отмахивался от сплетен. Посидев ни за что ни про что в тюрьме, он перестал быть монархистом и верным слугою царя. Однако оставалась обида за страну, за потерю ею лица. Вдруг стало возможным то, о чем прежде и помыслить нельзя было. Куда катится Россия? Теперь этот вопрос задавали себе многие.

В то же время Алексей Николаевич не покидал службу и был в меру честолюбив. Ходить в штатских генералах ему, конечно, хотелось. А тут без царской милости не обойтись. Новые чины объявлялись дважды в год, на Пасху и на Рождество, приказами по военному и гражданскому ведомствам, чохом, сразу сотнями. Николай Второй подмахивал их не глядя. Но чины высших четырех классов утверждались только его личным распоряжением. Служи в статских хоть шесть лет, хоть шестнадцать, так и помрешь высокородием. А хочется – вашим превосходительством.

Дойдя до этой нехитрой мысли, Лыков вздохнул:

– Степан Петрович, понимаю. Зла себе не ищу. Говори, в чем дело.

– Так-то лучше, – повеселел Белецкий. – А дело вот в чем. У Григория Ефимовича, если не знаешь, имеются две дочки. Варвара еще ребенок, а Матрена уже барышня. Кроме того, есть сын, но речь сейчас не о нем. Марочка – любимое дитя Григория Ефимовича, он ее балует и лелеет. Девочки ходят в Стеблино-Каменскую частную приготовительную школу, получают знания. Марочка давно в окружении отца, ее знают и в высшем свете…

– Сколько ей лет? – перебил начальника Лыков.

– Шестнадцатый пошел.

– Да ну! Через год можно замуж выдавать…

– Об том и речь, – оживился Степан Петрович. – Аккурат в точку. Нашелся, понимаешь, прохвост и начал барышню обольщать. Конфеты дарить, букетики. Некто Василий Тевяшев, держит электротеатр на Караванной. Двадцать восемь лет, ни в чем предосудительном не замечен, человек вполне дюжинный.

– В чем же дело? – поморщился сыщик. – Распутина караулит охранное отделение. Его начальнику ничего не стоит выслать «дюжинного человека» из столицы в двадцать четыре часа.

Белецкий сложил руки на животе:

– Если бы все было так просто… Ни ты, ни я бы тогда не понадобились. Но Марочка не перенесет подобного.

– Что? – Алексей Николаевич опешил. – Да наплевать на ее слезы! Погрустит и перестанет. А то ты не знаешь, что в голове у шестнадцатилетних барышень. Вопрос яйца выеденного не стоит, а ты мне за это предлагаешь пролезть в генералы. Самому-то не стыдно?

– Если директору Департамента полиции бывает стыдно, то он не годится для занимаемой должности, – хладнокровно парировал Белецкий. – И ты меня не совести, сам не святой.

– Не святой, – согласился сыщик. – И все же, почему парня нельзя просто турнуть из Петербурга? Фон Коттен[4] сделает это в два счета.

– И попросит за это произвести его в генерал-майоры.

– Пускай! Михаил Фридрихович – достойный офицер. Лампасы он заслужил.

– А ты?

Разговор пошел по кругу, Лыков с трудом боролся с нарастающим раздражением. Его начальник тоже кривился, но упорно гнул свое. Понятно почему! Белецкому было выгодно, чтобы именно его подчиненный сделал одолжение старцу. Глядишь, и шеф получит дивиденды…

– Тевяшева нельзя выслать безо всякого повода, – сдержанно продолжил Белецкий. – Во-первых, он держит у себя два-три письма Матрены Григорьевны. Так, ничего особенного, но барышня молодая, неопытная. Она там написала кое-что лишнее. Если скормить записки газетчикам, выйдет скандал. А он никому не нужен… кроме врагов царской фамилии. Понимаешь?

– То есть…

– То есть случайная интрижка с дочкой Распутина может быть раздута до небес.

Полицейские опять замолчали. Лыков нервно барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Вот еще задача для лучшего волкодава империи: спасать дочку негодяя, прильнувшего к трону. И все ради сохранения устоев! А почему бы этим устоям не поумнеть? И не мараться со всяким отребьем?