Как Лыков не стал генералом

Результаты дознания Эффенбах сообщил в Департамент полиции. И попросил помочь выяснить настоящую личность человека, выдающего себя за Облапохина. Для этого Павел Афанасьевич придумал хитрый ход. В очередной приезд в столицу мучной торговец неудачно пообедал в ресторане «Друзья» на Предтеченской улице и был доставлен в больницу с острым пищевым отравлением. Подозревали даже холеру! Москвича продержали на койке три дня, измучили клизмами и диетами. А заодно выяснили особую примету: родимое пятно в форме равностороннего треугольника на левой ягодице. Осталось только перерыть огромную картотеку департамента. Лыков сделал это лично и отыскал подходящего обладателя пятна на пятой точке. Это оказался давно находящийся в розыске беглый с каторги Евдоким Шумов по кличке Аминь. «Иван» уже несколько лет как пропал из виду, нигде в сводках не проходил, и о нем забыли. И вот он обнаружился под чужим именем в Москве в роли хозяина элитных «гувернанток». Шумова взяли прямо в больнице и доставили в ДПЗ[30]. Осмотр окончательно удостоверил личность бандита. За старые дела ему полагалась каторга, а тут еще куча незаконно полученных денег в депозитарии… Плеве поздравил вице-директора с большим успехом.

Иначе развивалось дело поручика Третьего Сумского драгунского полка Милия Корейша. Благово с Лыковым быстро сочинили акт дознания и передали его директору департамента, а тот – министру. Для Толстого чтение бумаги едва не закончилось ударом. Поручик обвинял великого князя, кузена государя, в недостойном поведении. И прямо называл полученную от него пощечину причиной своего необдуманного выстрела. Арестованный даже накатал прошение на Высочайшее имя, где писал: да, я виноват, но еще больше виноват Николай Николаевич Младший. И если уж наказывать, то нас обоих. Никакие уговоры не помогли, Корейш настаивал на собственной правоте и собирался защищать ее в суде.

Для Благово, как и ожидал его помощник, начались трудные дни. Министр внутренних дел граф Толстой вызвал вице-директора к себе и приказал переписать акт дознания, удалив из него все упоминания о великом князе. Слева от министра сидел Плеве, справа – Дурново. Сановники словно бы взяли Павла Афанасьевича в окружение.

– Я не могу исполнить приказания вашего сиятельства, – спокойно ответил Благово. – Изъятие из дела великого князя всю вину за случившееся обрушивает на поручика Корейша.

– Ну и что? Зато мы сможем решить вопрос в административном порядке. Особое совещание просто вышлет его в Сибирь без суда.

– Я полагаю, что мы не имеем права ломать судьбу человека и одновременно снимать ответственность с другого виновного. Даже если тот принадлежит к августейшему семейству.

– Человека? – желчно переспросил министр. – Так ведь человек-то дрянь!

– Может быть. Но он русский офицер. Представитель старинного рода, правнук светлейшего князя Меншикова, соратника Петра Великого. Тот, помнится, лупил своего фаворита дубинкой. Но Николай Николаевич Младший не государь, да и времена нынче другие.

Толстой побледнел и принял, как ему казалось, грозный вид:

– Значит, вы отказываетесь выполнить мое прямое распоряжение?!

Благово оставался невозмутим:

– Точно так, ваше сиятельство. Поскольку считаю его нравственно недопустимым.

Министр сидел и жевал губу, на него было неприятно смотреть. В разговор вступил Плеве:

– Павел Афанасьевич, что вы предлагаете?

– Изложить суть дела государю. Пусть он сам решает, как быть с его двоюродным братом.

– Но стоит ли отвлекать внимание Его Величества по таким пустякам? На его плечах вся империя, давайте побережем.

– Судьба человека, даже столь небезупречного, как поручик Корейш, – не пустяки, Вячеслав Константинович.

– Но главный военный прокурор отказывается принимать дело к судопроизводству, покуда там упоминается великий князь.

– А кто он такой, чтобы не принять? – пожал плечами Благово. – Дознание мы закончили, там все убедительно, Корейш дал признательные показания. Он ждет суда.

– С целью сказать на нем обличительную речь? – Плеве стал походить на министра, лицо его медленно наливалось кровью. Благово по-прежнему был невозмутим.

Тогда Дурново решил зайти с другой стороны:

– Павел Афанасьевич, вы ведь хотите получить чин тайного советника?

– Я еще не выслужил положенный для этого срок. И не выслужу уже, Петр Николаевич, здоровье не позволит.

– В нашей власти сделать это не в очередь за отличие[31]. Нужно только проявить гибкость и такт в отношении представителя правящей фамилии.

– Чтобы он и дальше распускал руки? – спросил вице-директор, в упор глядя на начальника. И тот смутился, отвел глаза.

– Идите, – ледяным голосом приказал Толстой. – Ваше упрямство не останется безнаказанным.