БИ. Я недаром доктору профессору Колину говорила: моя фифа совсем не дает мне дышать воздухом, пойдет гулять только ради собаки. Разрешите нам брать собаку поздно вечером погулять, любую!
ФЕМ
БИ
ФЕМ
БИ
ФЕМ
БИ. Да!!!
ФЕМ. Не возьмете теперь голову!
БИ. Тише! А то услышат!
ФЕМ. А пускай слышат! Рексика увел простой прохожий! Только бы Рексик сам не вернулся. Он привык, что мы здесь. Может прибежать, бедный.
БИ. Мы же просили увести его на ту сторону реки.
ФЕМ. Может быть, мало денег дали?
БИ. Нет, этот алкаш рад был и тому.
ФЕМ. Ты пожадничала. Он его небось за первым углом бросил, отпустил. Я говорила тебе, не жалей денег для Рексика!
БИ. А если Рекс вернется? Надо же думать и об этом! Опять дяденьку нанимать какого-нибудь. А денег так мало! Надо глядеть вперед! Но как он на нас лупал глазами, хотя мы из кустов с ним говорили, прикрылись ветками! Так ласково глядел! Проходяга тот! Когда я подошла и протянула ему Рекса, через прутья просунула и деньги, он чуть не упал! Разглядел меня, красавицу, да пришлось расстаться! Еще и денег ему дала! Он, как увидел деньги, так все и понял. «Спаси нашу собачку». Слава идет о нашей клинике! Рексик его не испугался, видела? Спокойно пошел к нему за забор как миленький.
ФЕМ. Рекс все понял.
БИ. Сладенький мой! Ангел с хвостом! Прощался с нами, глядел так, что сердце надрывалось! И тут вопрос: или ты с нами и гибнешь, или мы тебя выгоняем, и ты жив. Ты слышала, у сторожа тут в клинике жил дог без ног! У дога ноги отняли и приставили к пинчеру, называлось «лающий осьминог». Третьи и четвертые задние ноги были от дога, длинные, пинчер таскался задом вверх, неудачная конструкция, помнишь?
ФЕМ. А, да. Галька рассказывала. Это еще до нас было.
БИ. А дога взял этот сторож…
ФЕМ
БИ. Он терся о мои ноги.
ФЕМ. О мою ногу.
БИ. Это мои ноги. Он о мои ноги, ко мне шел.
ФЕМ. Все твое, моего нет ничего на свете.
БИ. Деточка! Все мое – это твое! Когда ты висела в подвале и плакала слезами, что вот-вот отключат все оборудование, уже практиканты в твою сторону не смотрели, кашу не принесли, как я кинулась на них с руганью! Вы, Юрка, Олька!
ФЕМ. Это все были мои друзья… Единственные мои друзья… Давали и выпить, и покурить. В то утро они вернулись с конференции и мне ничего не сказали, но я почувствовала, потому что не принесли завтрак и не подходили вообще. Олька плакала. Я тоже стала плакать, а слез нет. Тогда Рустам Хамчик подошел и мне слезные железы подключил.
БИ. Слезы у моей бедной девочки, я чуть в уме не повредилась от горя, побежала к Колину. Доктор Ко-лин, зач-чем вы убиваете человека? Он: голова – это не человек.
ФЕМ. Разумеется, не человек. Чего притворяться.
БИ. Может, для вас всех ты и не была человек, а для меня ты была мой ребенок.
ФЕМ. Придумала. Ты это сейчас придумала?
БИ. Я тебе этого не говорила, а ты не слышала. Это было между нами. Доктор Колин, обезумевшая мать может пойти знаете на что! Если убьют ее ребенка! Вот ваша жена, доктор Колин, когда убьют вашу дочь-семиклассницу, разве ваша жена Тамара не пойдет на все? Не выколет мне глаза вилкой?
ФЕМ. Все придумала, сейчас придумала! Я закурю?