И Беня купил у старого еврея негодную трубу его внука вместо той, что упала на перрон хельсинкского вокзала в предотъездной суматохе, купил за несколько рублей, и старый еврей испытал угрызения совести, полагая, что Беня немного не того. С другой стороны, подумал он, Беня все же был предупрежден. Таким образом труба сменила владельца, и старик благословил Беню и весь его эскадрон.
Беня показал трубу своему другу жестянщику. Тот простукал ее, осмотрел со всех сторон и сказал, что да, из нее еще можно сделать вещь. Он принялся выпрямлять трубу, насовал в нее деревянных клиньев, нагревал ее на костре, деревянным молотком сглаживал выпуклости, спрямлял изгибы, заливал оловом надломы, и работа была почти закончена, когда объявили тревогу и все забегали туда-сюда, разыскивая свою роту, свой ранец, свое оружие… Когда все разошлись по своим частям, войска повели маршем на окраины, на зеленые холмы, в подкрепление ждущим их в окопах товарищам. Часть Бени заняла позиции в густом буковом лесу на северном склоне холма и стала ждать контратаки австрийцев.
— Как так — контратаки? — удивился Беня. — Ведь мы еще не атаковали.
— Они предпримут контратаку, потому что воюют
В лесу было темно; кто-то из солдат пил из фляжки, кто-то рассказывал истории из своей жизни. К исходу ночи все озябли, на западном фланге у австрийцев заметили движение. Может, они прибавили три легких гаубицы к двум пулеметным гнездам на укрепленном холме? Невозможно было сказать что-либо определенное на этот счет: было еще слишком темно.
— Сидим теперь тут, — пробормотал Беня соседям-однополчанам, закуривая, — в темном лесу на чужой земле, со скорбью душевной.
— Почему со скорбью? — спросил сосед-рабочий, социал-демократ. — Что нам сделали те, напротив?
— Ничего. Потому и полно черной скорбью сердце, — прошептал Беня.
— Подави в душе своей скорбь и жажду мести и тоже стреляй в воздух, товарищ, — шепотом посоветовал Бене сосед. — Не бери на душу жизни молодых рабочих и социал-демократов.
— С чего бы мне в них стрелять? — удивился Беня. — Хотя они так легко пошли на войну…
— Кто?
— Да социал-демократы же! Так охотно пошли на войну. Повсюду. Во всех странах. С великим энтузиазмом, пролетарии-то всех стран…
— Вожди обманули нас, — еще более убежденно сказал сосед.
Сержант, стоявший в траншее поодаль, взглянул в их сторону и увидел, что Беня курит.
— Потуши сигарету, олух царя небесного, — прошипел он стоящему рядом ошеломленному пехотинцу.
— Так ведь я вовсе не… — заикнулся тот.
— Передай приказ дальше по цепи, болван! Действуй! И чтоб больше этого не было!
И приказ пошел передаваться: «Потуши сигарету, олух царя небесного…»
— Вожди обманули рабочий класс, — с горечью повторил сосед Бени, — а те, что остались непоколебимы, выступали против этой капиталистической войны и убеждали рабочих не идти на нее, сидят теперь в тюрьме. Жана Жореса во Франции и вовсе убили.
— Помнится, я читал об этом в газете, — сказал Беня и загасил сигарету. — Это гнусность.
— А чему это нас учит? — спросил сосед, подняв указательный палец.
— Что социал-демократы с музыкой пошли на войну…
— Потуши сигарету, олух царя небесного, — рявкнул на ухо Бене товарищ-социалист, когда приказ дошел до них.
Беня в изумлении обернулся и посмотрел на него:
— Да я уже погасил.
— Это приказ. Передай дальше!
— Погаси… — начал Беня, но осекся и шепнул на ухо стоящему с другого бока бородатому солдату-белорусу: — Сделай себе кисточки на четырех углах… Передай дальше!
— Что за черт? Какие кисточки?.. — удивился бородач.
— Не удивляйся, — оборвал его Беня. — Пятая книга Моисеева, глава двадцать вторая, стих двенадцатый. Передай дальше или попадешь под трибунал.
И бородач-белорус передал.
Прошло несколько часов, а австрийцы все не нападали. Взошло солнце, румянец зари проглянул сквозь просветы между деревьями густого букового леса и согрел души. А бородач-белорус лязгал зубами.
— Ты замерз? — спросил Беня.
— Замерз, и страх берет, мне чертовски плохо, — пробормотал бородач.
— Понятно, понятно, — сказал Беня. — Кто из нас не боится?
— Чего эти австрияки не атакуют? — посетовал белорус. — У нас есть дела поважнее, чем сидеть и ждать, когда они вздумают атаковать… Вдарили бы сейчас, и конец этой муке… Жалко жену и детей…
— Им-то что?
— Ну, если я помру.
— Да с чего тебе помирать? Были войны и прежде…
— Все помрут, — прервал его белорус и весь затрясся.
— Ничего, жены и без нас как-нибудь обойдутся, — утешил его Беня.