И меня отконвоировали в кремлевское отделение милиции, располагавшееся в здании Исторического музея. Разбирались долго – кто я такой, от кого получил задание и где взял звукозаписывающее средство. Ясное дело, позвонили на факультет, проверили, правду я говорю или вру. И в итоге отпустили, взяв с меня обещание в следующий раз, когда мне вновь дадут дурацкое задание, тридцать раз подумать, стоит ли его выполнять.
Только ведь я хитрый – «Репортер» в отделении выключать не стал, так что записалось все, в том числе и данное мною обещание. Не уверен, что преподавателю, которому я представил плоды своего похода на Красную площадь, пришлось по душе выражение «дурацкое задание», но в остальном он был очень доволен и сказал, что с шумами у меня все о'кей.
И вот теперь, наконец, мы с вами подошли к самому главному – к моей первой командировке.
После второго курса меня направили на практику в Архангельский областной радиокомитет. Там я подготовил несколько передач разной степени паршивости, подружился с местными журналистами, стал выпивать с ними прямо на рабочем месте, начальство учуяло запах и решило, что мне, столичной штучке, самое время познакомиться с жизнью в российской глубинке.
Следующим утром я сел на старенький то ли тепло-ходик, то ли катер, и он неспешно двинул по Северной Двине. Свободных мест внизу не было, и я устроился на палубе. Темно-синяя река, голубое небо, изумрудные берега, редкие деревни, посеребренные временем, – всем этим, наверное, нельзя было не восхищаться, но мне было не до красот. Я думал о предстоящей встрече с героем своей командировки, бригадиром на лесопильном комбинате, и мысленно вновь и вновь шлифовал первый вопрос, который должен буду ему задать. В итоге, как мне казалось, отшлифовал до блеска:
– Скажите, Иван Иваныч, как удалось вам, возглавив отстающую бригаду, сделать ее самой передовой в области?
Вечером теплоходик добрался до нужной мне пристани. Я сошел на берег, дождался, когда придет автобус, и долго трясся на ухабах разбитой лесовозами грунтовки. До нужного мне поселка добрался уже под утро и вновь принялся ждать, когда бригада Ивана Иваныча заступит на смену.
Теперь-то я знаю, что ожидание – обязательная составляющая журналистской работы, и отношусь к этому философски. А тогда…Минуты тянулись невероятно медленно. Я жутко хотел спать. Я страшно хотел есть. Где ты, Иван Иваныч? Когда появишься?
Он появился ровно в девять утра. Сразу же повел меня к своей бригаде, работавшей, как выяснилось, на лесопильных рамах. Зрелище было завораживающее: только что было бревно – и вот уже вместо него доски. При этом все вокруг грохотало, выло и визжало.
Нашли место, где было чуть-чуть потише. Я включил «Репортер» и задал отшлифованный мною вопрос. Иван Иваныч на мгновение задумался, потом сказал:
– Секретов нет. Мы решили работать не за деньги, а за совесть. Кто мы – рабочий народ или какие-то прощелыги? – Тут бригадир рубанул ладонью по воздуху. – У нас гордость есть!
Это было как раз то, что мне требовалось, чего от меня ждали в радиокомитете. Молодец, Иван Иваныч! Спасибо тебе!
Остальное было делом техники. Я задал еще несколько вопросов, коротко поговорил с работягами, отдельно записал грохот и визг, на которые потом, уже в редакции, можно было бы наложить мой текст, и с чувством выполненного долга отправился в обратную дорогу. Добрался до Архангельска, в радиокомитете отдал кассету с записью оператору Людочке и отбыл в гостиницу – отсыпаться.
Вот, собственно, и вся командировка. Но, когда я вновь пришел в радиокомитет, народ повел себя странно. Тыкал в мою сторону пальцами и умирал от хохота. Исключение составлял мой непосредственный начальник, который с металлом в голосе задал два вопроса:
– Ты зачем Людочку в краску вогнал? Сам-то слышал, что записал?
После чего мне дали прослушать плоды моей работы, которые юная операторша, получив кассету, перегнала на студийный магнитофон.
Лязг, визг. Потом мой вопрос:
– Скажите, Иван Иваныч, как удалось вам, возглавив отстающую бригаду, сделать ее самой передовой в области?
Мгновенная пауза – и пламенный ответ:
– Секретов нет, сука-бля. Мы решили, сука-бля, работать не за деньги, а за совесть, сука-бля. Кто мы, сука-бля, – рабочий народ, сука-бля, или какие-то прощелыги, сука-бля? У нас гордость есть, сука-бля!
Бог ты мой, как же я этого не заметил? Когда мы разговаривали, речь Ивана Иваныча казалась мне такой стройной и правильной – а тут… Да, я хотел спать, да, изнывал от голода, да, вокруг грохотало, еще тридцать всяких «да», но все это не объясняло одного простого факта: каким образом бригадирские слова-паразиты (это если по-научному) пролетели мимо моих ушей?!
…Когда отсмеялись, Людочка, которую, несмотря на ее молодость, сложно было вогнать в краску, вырезала из записи все лишнее и заменила, где надо, печальные вздохи на оптимистичные. Материал вышел в эфир и был отмечен на планерке.