Крайне примечательно то, что в то время как сравнительная история индоевропейских религий показывает столь большое функциональное и «идеологическое» сходство между ними, верховные боги одной и той же функции почти никогда не носят одинаковых имен, и эти имена даже редко восходят к одному и тому же корню. В Греции за единственным несомненным исключением Зевса, чьё имя является не собственным, а нарицательным именем бога: °dyeus
или °deiwos(Зевс Цатер — бог-отец), имена олимпийцев, как кажется, имеют даже не греческое происхождение. (Вопрос с Посейдоном, Герой и Дионисом пока является предметом обсуждений). При этом априорная возможность того, что имя важнейшего божества могло забыться, представляется достаточно маловероятной. По-видимому, происходило наследование основной общей структуры, а имена могли даваться самые разные. Комментируя «Gylfaginning» (гл. 19), Хар заявляет: «Можно сказать, что причина разнообразия имён заключается в том, что в мире существует такое множество разных языков, что каждый народ должен иметь возможность приспособить имя бога к своему собственному языку, чтобы призывать его и обращаться к нему с молитвами». Важным представляется не само имя, а то, что человек может вызывать бога к жизни, называя его.«Бог появляется только тогда, когда его называют все создания», —
подтверждает Майстер Экхарт (проповедь «Nolite timere eos qui corpus occidunt»). Также он говорит, что «осознавая себя, Бог узнаёт себя в себе», и эта формула не может не напомнить древнего Одина, «принесённого в жертву самому себе». Гёльдерлин высказывает мысль о том, что боги остаются в определённом смысле несовершенными до тех пор, пока люди себе их не представят. Только в человеке и посредством человека боги полностью осознают и осуществляют себя. Таким образом, роль поэта — невинная и ужасная — заключается в том, чтобы почувствовать желание богов, пока ещё лишённых сознания, и вызвать их к жизни, называя их и вступая с ними в основополагающий разговор, на основании которого будут вестись все последующие разговоры.«Дельфийский оракул замолкает не потому, что наконец-то обнаруживается какой-то обман (Фонтенель), а потому, что исчезают греки»
(Jean-Luc Marion, La double idolatrie, art. cit., p. 49). Создание новых ценностей, новое усвоение определённых ценностей связано с созданием или новым усвоением точки зрения. Не определяет ли Хайдеггер ценность как «центр перспективы для взгляда, имеющего определённые цели»? Таким образом, чтобы вновь обнаружить дух Дельф, чтобы Дельфийский оракул вновь «заговорил», совершенно естественным было бы обратиться к источникам греческой мысли, к самому происхождению того греческого народа, который Гёльдерлин в своей элегии Архипелага называет innigesVolk. Греки должны «вновь родиться», чтобы появились новые боги — боги, представляющие «другое начало». Речь идёт о том, чтобы вызвать новое появление богов. В интервью журналу «Der Spiegel», напечатанном в 1977 г., Хайдеггер заявил: «Нас может спасти только бог (nurnockeinGottkannunsretten). Нам остаётся единственная возможность подготовить в философии и поэзии возможность для появления бога или отсутствия бога среди нашего упадка». Мысль о том, что «боги близки», выражает и Эрнст Юнгер, чьи связи с хайдегтеровской философией известны: «Одиночество человека обостряется, пустыня растёт вокруг нас, но может быть именно в пустыне и придут боги» (интервью с Жилем Ляпужем, «La Quinzaine littraire», 16 февраля 1980 г.).