Как можно быть язычником

Вернуть себе мир значит также покончить с духом мщения. Покончить с системой, в которой страдание вызывает наказание, которое вызывает вину, которая вызывает обиду. Покончить с «обидой на время», которая состоит, как говорит Хайдеггер, в абсолютизации сверхвременных идеалов, «при сравнении с которыми временное не может не умаляться до состояния несуществования»: «Освободиться от мщения значит перейти от обиды на время к воле, которая представляет себе существо в Вечном возвращении одного и того же и сама становится глашатаем Круга» (Heidegger, Essais et confrences, op. cit., p. 136). Сам Заратустра восклицает: «Ибо, да будет человек избавлен от мести — вот для меня мост, ведущий к высшей надежде, и радужное небо после долгих гроз». Таким образом, не существует иного средства, кроме праздничного утверждения существующего в его целостности и, прежде всего, как самого условия его преображения, — точка зрения, сходная с той, которую высказывает Клеман Россе (Le rel et son double. Essai sur l'illusion, Gallimard, 1976), — утверждения, которое последний именует «ликованием» и которое состоит в тайной «благодати», представленной любовью к действительному. Любовью к действительному, которая является не любовью к единственной жизни, не любовью к другой жизни, не любовью к себе, не даже любовью к Богу, но, прежде всего, любовью к существованию в его целостности, включая все антагонистические противоположности, все возможности, — любовью к действительности без каких-либо поправок, подчиняющих, расширяющих или удваивающих её. Любовью, говорит Россе, к «миру, где ничто не предусмотрено и ничто не предрешено, где ничто не предопределено, но всё возможно». Наконец, эта точка зрения провозглашает, что в этом мире и в этой жизни что-то сделать можно только в том случае, если прежде всего встать на их сторону.

Утверждение христианства в Европе запустило медленный процесс распада и разрыва общественных установлений. В конечном счёте, этот процесс кристаллизовался в настоящий невроз, по отношению к которому заклеймённое Маркузе одномерное общество является лишь относительной оборотной стороной и противоречием, будучи одновременно его смехотворной поправкой. Основной причиной этого движения, приближающегося сегодня к своему завершению, было сосуществование в европейском сознании двух антагонистических видов духовности. Смерть «морального Бога» знаменует крушение этого сосуществования. Она также означает окончание европейской истории, определяемой классической метафизикой, она «решает судьбу двадцати веков западной истории» (Heidegger, Chemins qui ne menent nulle part, op. cit., p. 176). Теперь важно довести этот процесс до его завершения, дойти до его диалектической инверсии и преодоления. Осознание всех последствий смерти «морального Бога» есть не что иное, как «нигилизм», о котором говорит Ницше и который он призывает нас преодолеть, приняв и пережив его. Таким образом, «европейский нигилизм» отнюдь не является «царством ничто». Он есть обязательный переход к новому началу; он есть, как говорит Хайдеггер, «историческое движение» и «важнейшее движение в истории Запада» (там же). Он является одновременно концом и началом, закрытием и открытием, разрушением ценностей и новым созданием ценностей.