Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

А уж почти всем, кто вступил в литературу недавно, теплоты живого, не «организованного» людского интереса не досталось изначально. Каждый в одиночку бьется за свое скромное литературное имя, не позволяя себе роскоши отстаивать еще чьи-то литературные имена. Вспоминается одна из «букеровских» конференций, проведенных Игорем Шайтановым. Выступавший в самом начале Александр Кабаков предпринял удачную провокацию: современному роману, говорит, не хватает «романов» в сюжете, то есть любовных историй. Один за другим встают оскорбленные романисты и заявляют: неправда, у меня любовной сюжетики предостаточно. И нет чтобы кто-то привел как положительный пример не себя, а коллегу, а тот бы ему ответил аналогичной любезностью. Нет, для большинства современных литераторов чужие имена – табу. Понятно, что момент ревности и даже зависти – в самой писательской природе, но все-таки в прежние времена было принято обуздывать свое ближнезлобие – во имя верности общему литературному делу. Один человек не может заменить собою всю литературу – даже если он плодовит и универсален, как Дмитрий Быков. А Быков, кстати, являет собой в этом смысле отрадное исключение – истинный гражданин литературы, он постоянно говорит и пишет о братьях-писателях: то тепло, то прохладно, причем и то и другое работает на популярность упоминаемого.

В целом же в российской литературной истории первое двадцатилетие ХХI века останется повестью о том, как наша словесность стремительно теряла остатки былого общественного значения, читательской популярности и внутренней творческой солидарности. Пообщаешься с народом, поинтересуешься его кругом чтения – и хочется честно сказать литературному сообществу финальной строкой из пародии Леонида Филатова на Евгения Евтушенко: «Все в порядке. Они про вас не знают НИ-ЧЕ-ГО!»

Роман Дэвида Лоджа «Nice Work», посвященный как раз теме «литература и жизнь», начинается с того, что директору завода сообщают: к вам сегодня придет в порядке шефства профессор английской литературы. Он переспрашивает: «English – what?» Читая это в середине 90-х годов, я от души смеялся и думал: ну, в России-то такое невозможно. У нас слово «литература» – национальный символ.

Но вот сегодня, бывая в учреждениях здравоохранения, иногда слышу от эскулапов, узревших в карточке место работы (МГУ): а что преподаете? И, получив ответ «литературу», – они отнюдь не оживляются, а один юный врач, помрачнев, вдруг изрек: «С литературой у меня проблема». То есть не знает, не любит, не читает. Но ведь когда-то почтение к литературе было нормой, а уж медицина и словесность дружили и сотрудничали. У сегодняшних же медиков проблема не только с литературой, но и с речевой коммуникацией: они разговаривать с пациентами не умеют. Тут уже приходится говорить не только о «качестве текста», но и о качестве жизни.

Кстати, с пресловутым «качеством текста» дело сегодня обстоит неплохо. Я бы предложил считать его вполне удовлетворительным. За последние лет сорок – сорок пять оно выросло, что ощутимо для критиков-ветеранов с солидным стажем. Откроем любой нынешний толстый журнал и сравним его с журналом конца 70-х годов: уровень письма стал гораздо выше, вместо дежурной конъюнктуры – причастность к вечным культурным ценностям, вместо штампованного советского языка – изысканная полистилистика. А поэзия? Совсем недавно изучал список премии «Поэзия» в поисках «стихотворения года»: сто добротных произведений, претензий к «качеству текста» нет. И верлибры, и стихи метрически-рифмованные равно профессиональны. Наверное, есть еще не менее сотни таких же квалифицированных стихотворцев. Проблема только с читателем, который мог бы быть, но которого почему-то нет.

Современная русская литература угодила в информационную яму. Не буду повторять набивший оскомину тезис о кризисе критики – ведь уже и простая литературная журналистика сходит на нет. «Живу тускло, как в презервативе», – эти давние слова В. Б. Шкловского может сегодня повторить едва ли не каждый писатель. В современной прессе для упоминания о конкретном труженике слова имеется ровно три информационных повода: юбилей писателя, его кончина и получение им премии. Потому не стану критиковать и премиальный процесс: при всех неизбежных издержках он в этом ряду наиболее эффективен.