Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Помнит ли современный писатель о личной ответственности за деяния сословия, к которому принадлежит? И живет ли он с осознанием этой принадлежности? И существует ли в настоящий момент это сословие, интеллигенция? Градация подобных вопросов приводит в тупик.

Но если посмотреть на ситуацию с обратного ракурса, то можно увидеть ее в истинном свете. Импульс возникновения интеллигенции – несвобода и несправедливость, осознаваемые как зло. Историческая задача – борьба с этим злом. Едва ли у кого-то есть сомнения, что современное общество построено на несправедливости и неравенстве. Но есть те, кто пребывает в наивной иллюзии: «Ведь сейчас не 37-й год…» – говорят они. Не 37-й, но несвобода и диктатура приобрели более утонченные формы.

Очевидный пример: есть в медийном пространстве официальный писатель А. Проханов. Парадокс в том, что этот писатель, выступающий от лица творческой интеллигенции, является как раз антиинтеллигентом. Водораздел здесь проходит по линии отношения к Сталину и любой идеологии, превратившейся в тоталитаризм. Проханов – сталинист. В координатах треугольника он выступает от лица власти, за власть, а не от лица народа и не за народ.

Противоположность Проханову – Л. Улицкая, в последнее время обсуждаемая СМИ в связи с ее поддержкой Ю. Дмитриева. Но поступок Улицкой выглядит таким ярким именно потому, что он единичен. И это тоже не за народ. Это отчаянный акт борьбы за своих.

Не «гражданином быть обязан», не «больше, чем поэт», не совесть нации, не властитель дум. Только художник. «Литература не больше чем литература», как писал В. Ерофеев в 90-м году. Таков компромисс между писательским сообществом, представляющим интеллигенцию, и двумя другими вершинами треугольника. Такова цена писательской свободы.

Но если писатель хочет быть интеллигентом и готов принять груз ответственности, ему надлежит сделать следующее:

1. спуститься из башни слоновой кости на землю, оставить групповщину, внутренний политес разнообразных литературных салонов, медийное гетто телеканала «Культура», зацикленность на своей тонкой душевной организации;

2. осознать степень и качество несвободы общества, живущего в ситуации «после правды», в диктатуре медийных манипуляций, в навязанном властью конформизме;

3. вспомнить об идеалах свободы и справедливости, найти здоровую тенденцию истории, либо создать ее (ведь интеллигент – это генератор идей).

Если этого не произойдет в ближайшей исторической перспективе, на месте второй вершины треугольника останется зияние, и фигура превратится в отрезок – плоский, двухмерный, мертвый.

О прозе

Евгения Коробкова О причинах народной любви к Татьяне Толстой

Татьяна Никитична Толстая взялась за старое. После некоторой паузы в выступлениях – снова начала выходить на публику и рассказывать людям интересное. Про дачи, про матерную лексику, про то, можно ли научить писать прозу или поэзию. И про то, как плохо жилось в Советском Союзе, само собой. Тема эта – фирменный конек Никитичны. Как она сама однажды сказала, рожденным в СССР ничего не страшно. Можно ослепнуть, перебирать струны гуслей и петь про ужасы советского детства, как Боян бо вещий.

В чем секрет ее популярности, почему столько тысяч лет она собирает на свои рассказы людей и те готовы платить деньги (и немалые) за билет? Кто-то предположил однажды, что наш народ, которому все божья роса, полагает, будто Никитична – и есть вдова Льва Николаевича Толстого.

Но, думается, причина популярности и вечнозеленого интереса – не только в этом.

Толстая, Черниговская и Александр Васильев – это три сестры, суть одного явления, и работают они по одному принципу. С виду – обычные такие грубые советские тетки с рынка. Но при этом одна тетка – великий писатель, другая – великий ученый, третий – великий модник (одетый как турецкий диван, – пошутил Максим Галкин). Но эти грубые с виду граждане умеют творить маленькие, но чудеса.

Бывают такие циркачи, которые умеют зубами двигать паровозы. Эффект трюка построен на том, что перед нами оказывается предмет, который не может двигаться. А дядька берет его, и раз! – катит. Может быть, катит и не очень быстро, и недалеко. Но это движение вызывает восхищение. То же вызывает балет толстушек. Когда заплывшие тетеньки вдруг проявляют чудеса гибкости, показывая то, что худым и трепетным ланям не снилось.

В этом эффект Толстой. Казалось бы, она состоит целиком из грубой, подчеркнуто низменной материи, неспособной парить, – и вдруг по щелчку пальцев писательница легко и грациозно вспархивает практически на вершину той сикоморы, где, как сказал бы Гумилев, с Христом отдыхала Мария.

Зная этот фокус, Никитична тем и занимается, что всеми силами подчеркивает свою неписательскую сущность. «Я простая мещанка родом из СССР, и у меня такие же мещанские интересы», – декларирует она ртом и «Фейсбуком».