Она достигает двойных дверей первой операционной, вглядывается внутрь и видит старика, над ногой которого трудится аппарат, выглядящий как строительный кран из титана. Марко не оказывается не во второй, не в третьей операционной. В конце концов, в шестой операционной, Кеке узнает безжизненное тело на операционном столе.
— Марко! — кричит она.
Ее легкие все еще горят, но никто девушку не слышит. От вида лежащего мертвым грузом на столе парня она почти сгибается пополам. Там рядом с ним есть и человеческие врачи. Они с ног до головы одеты в хирургические костюмы, склоняются над ним, погрузив руки в его грудную полость. Она пытается понять, о чем они говорят. Дверь заглушает все до монотонного шума, но язык их тел выражает отчаянье.
— Такого не может быть, — говорит Кеке.
Обеими руками она держится за дверь, не отрывая глаз от неподвижного тела, которое знает так хорошо. Болит ее собственное сердце, внутренности превратились в комок расплавленных нервов.
— Такого не может быть!
— Разряд, — произносит хирург.
Двое других поднимают свои покрытые латексом руки. Слышится глухой звук разряда, и тело Марко подскакивает. Кольцо Кеке вибрирует. Она усилием воли отстраняется от небольшого оконца из прочного стекла и садится на пол. Всем телом девушка сосредотачивается на кольце на своем пальце.
— Давай же, Марко, — говорит она кольцу.
Но оно больше не пульсирует.
Глава 39
Лишенный запаха
Прошли минуты или часы, когда стальная каталка распахивает двойные двери, и они выкатывают тело Марко из операционной. Кеке поднимает взгляд опухших глаз, словно пробуждаясь ото сна. Она не торопится вставать. Не спешит увидеть труп Марко. Выходят три хирурга, уставшие и забрызганные кровью, их белые мясницкие резиновые галоши поскрипывают на больничном полу. Медсестра, толкающая каталку, смотрит на Кеке с удивлением.
— О, — произносит она.
Даже она в бахилах поверх обуви.
Кеке думает, что молодая женщина прогонит ее.
— Не часто увидишь здесь людей. То есть посетителей, — лишь произносит та.
Ее слабый акцент зулу приносит Кеке небольшое утешение. Она подходит ближе к телу, что лежит на каталке. Берет его за холодную руку. Не понимает, почему кислородная трубка все еще торчит в его горле.
Плечи медсестры расслабляются. На ее бейдже написано: «Медсестра-интерн: Темба».
— Вы идете?
— Куда… — начинает Кеке.
Она не может произнести это слово вслух. В «мертвяцкую»? Морг.
— В отделение интенсивной терапии.
— Интенсивной терапии? — спрашивает Кеке.
— О! — снова произносит медсестра. — Вы подумали, что он…
— Его сердце перестало биться, — замечает Кеке.
— Да.
— И не начало биться заново.
— Нет. Они пытались запустить его снова. Стентировать. Но это не сработало.
— Знаю.
— Послушайте, — говорит она. — Я лишь интерн. Вам следует быть внизу. Поговорить с координатором. Они знают точно.
— Вы знаете точно, — отвечает Кеке. — Вы везете его в интенсивную терапию. Это значит…
— Он жив, — отвечает интерн.
— Что?
Женщина оглядывает оба конца коридора, словно ожидает, что кто-нибудь придет и накричит на нее.
— Он жив, — снова говорит медсестра. — Пока что. То есть, мы не уверены, что он переживет ночь.
— Жив?
В горле Кеке застревает громкий всхлип. Внезапно она разражается слезами.
— Марко? — говорит девушка, впервые глядя на него после того, как его выкатили из операционной.
— Он в коме, — сообщает интерн.
Кеке прикасается к его лицу: бледному, как молоко. Опускает простынь, которую натянули до подбородка, чтобы обнажить его травмированную грудь: синяки выглядывают из-под водонепроницаемой повязки. На каталке лежит рюкзак, она его не узнает, и пакет на молнии с личными вещами. Рюкзак подсоединен к Марко красной трубкой.
— Пошлите, — говорит медсестра, возвращая простыню на место и медленно толкая вперед каталку, увлекающую с собой и Кеке. — Давайте довезем его в интенсивную терапию и подключим к аппаратам. Похоже вам не повредит чашечка чая.
Как только медсестра привозит Марко в частную палату, Кеке разрешают остаться, покуда она будет исчезать при появлении врачей. Темба проверяет, что у Марко есть все, что ему нужно: кислород, обезболивающие, физраствор, катетер. Она подключает рюкзак к стене, так что все выглядит так, будто Марко тоже туда подключен. Кеке хотела бы, чтобы было так легко вернуть кого-то жизни.
Когда медсестра возвращается, сняв с себя одежду для операционной, то приносит с собой им обеим по чашечке чая.
— Никому не говорите, — подмигивает она.
Чай налит в тяжелую старую кружку с логотипом больницы «Гордон» сбоку. Это одна из тех кружек-хамелеонов, которые показывают температуру напитка, меняя цвет. Ее окрашена в оранжевый градиент. У Тембы уже выцвела до желтого. Они пьют «Эрл Грей», и Кеке вспоминает Кирстен до того, как та поменяла имя на Кейт. Предыдущую жизнь, когда все кругом еще имело смысл. Или по крайней мере, казалось, что имеет смысл.
— Что это? — спрашивает Кеке, показывая на рюкзак.
— Это его новое сердце.
Ее мозг силится понять.
— Что?