Как мы отдыхали

– Погоди радоваться! Ты сперва расскажи, как сенокос идет? – остановил его жестом Володя.

– Владимир Васильевич! – всплеснул руками Батурин. – Это мы всегда пожалуйста. У нас – не у гордеевских постников… У нас работа из рук не валится. Мы на шефах не едем. Да вот они, сводки! – он подошел к столу, раскрыл папку. – Вот, смотри!

Несколько минут они проглядывали сводки и ведомости: сколько скошено, да застоговано, да запрессовано; стучали на счетах, на бумаге прикидывали – когда кончат, сколько сена сдадут… Обычные сельские заботы да хлопоты.

Потом пришел механик Рыжов. Он был под стать самому Батурину: плечи – руками не обхватишь, улыбка во весь рот, зубы один к одному, что твой кукурузный початок. Под мышкой он нес две буханки черного хлеба.

– Наказал Кутузову? – спросил его Батурин.

– Наказал, – ответил тот от порога. – Хоть сейчас, говорит, приходите.

– А хлеб зачем? У него что, хлеба не хватает?

– Это жена мне наказала. Я думаю: дай-ка сейчас прихвачу. Не то загуляемся – позабудем.

– О! Одной рукой передок «Москвича» подымает, а бабы своей боится, – засмеялся Батурин, обращаясь к нам.

– В наше время кого ж еще бояться? – смеялся и Рыжов, здороваясь с нами.

Зазвонил телефон. Батурин с досадой поглядел на него, потом вопросительно на нас: брать, мол, трубку или рукой махнуть? Но Володя уклончиво молчал, а телефон все трещал и трещал. Батурин тяжко вздохнул, как бык, и покорно снял трубку.

– Тебя, Владимир Васильевич, – сказал он, зажимая конец трубки и отводя ее от лица. – Что сказать?

– Кто спрашивает?

– Настя.

– Давай сюда! – Гладких взял трубку и с минуту молча слушал. Потом сказал: – Хорошо, сейчас приеду.

– Что там загорелось? – чуть не со слезой во взоре спросил Батурин. – Вот бестолковый народ! Отдохнуть человеку не дают.

– Кузовков приехал. В приемной ждет, – ответил Гладких, кладя трубку.

– Чего еще надо этому шаромыжнику? Всю жизнь на иждивении. Захребетник несчастный, кислый подворник! – шумно возмущался Батурин.

– Чего ему надо? – переспросил Гладких. – Да все то же самое – людей. Шефы, наверное, разбежались с сенокоса. Ну, ладно, я поехал.

– Да как же так, Владимир Васильевич? – Батурин ринулся к дверям за Володей. – Мы все заказали, приготовили. А ты от ворот поворот? Зачем обижаешь?

– Хорошо, я приеду, – отозвался тот. – Вы где будете?

– В углу на Мотках… Возле самой реки. Ну там, где стол выкопан.

– Хорошо, я вас найду. А Семена Семеновича сразу Пришлю. Куда его?

– Семена Бородина! – обрадовался Батурин. – Семена давай прямо к Кутузову. Мы его там подождем.

Мы вышли втроем из правления: Батурин, Рыжов и я. «Волги» все еще не было.

– Пройдем пешком, – сказал Батурин. – Кутузов живет недалеко.

– Громкая у него фамилия, – заметил я.

– Какая фамилия! – удивился Батурин. – Кривой он, потому и прозвали Кутузовым. Пошли.

– Может, в магазин завернем, прихватим чего-нибудь, – предложил я.

– Еще чего! – отрезал Батурин. – Он сыроваром работает на молзаводе. У него только черта рогатого нет. И то потому, что эта скотина не держится на молзаводе. Не то бы он и черта рогатого спер.

Механик так и покатывается. Буханки черного хлеба он запер в столе Батурина. «Вечером загляну, – говорит, – прихвачу». А Батурин ему: «Смотри, вместо хлеба счеты не упри».

Кутузов нас встретил возле своего палисадника.

– Иван Павлович! Николай Федорович! – бросился он навстречу, словно родных братьев увидел. – Все уже готово. Только вас и ждем.

– Сейчас мы пробу сымем, – сказал Батурин, проходя мимо Кутузова в калитку. – Не переперчил?

Механик опять захохотал, а Кутузов в некоторой растерянности остановился передо мной: что это, мол, за птица? Откуда? На всякий случай подал мне широкую и жесткую, как лопата, ладонь:

– Михаил Кузьмич.

Я представился в свою очередь. Кутузов все поглядывал настороженно: лицо у него припухлое, красное, с мелкими бисеринками пота на лбу и на подбородке, словно он только из бани выскочил. И на этом красном лице резким пятном выделялся белый невидящий зрак.

– Извиняюсь, вы из области? – спросил он, пропуская меня в калитку.

– Хватай дальше – из Москвы! – крикнул Батурин с крыльца. – Главный ревизор по сыроварням.

Механик засмеялся.

– Пошли, пошли! – подгонял нас Батурин. – А то квас прокиснет.

На веранде был накрыт стол: в центре стола три поллитры водки, по краю тарелки с сыром, со свиным салом да с забеленной окрошкой. Хозяйка, маленькая, кругленькая, в белом фартучке, с таким же красным и потным, как у хозяина, лицом, суетливо расставляла стулья и приглашала к столу. На веранде было жарко, как в парной.

– А где шайки? Где березовые веники? – спросил Батурин.

Хозяева остановились, растерянно глядя то на стол, то на Батурина.

– Я спрашиваю: париться нас пригласили или отдыхать? Если париться, то ставь шайки с горячей водой, а если отдыхать – растворяй окна!

Механик засмеялся, а Кутузов, виновато улыбаясь, возразил:

– Нельзя, Иван Павлович… Окна у нас того… одна видимость только. Они обманные, не открываются.

– Мало вам государство обманывать! Так еще и самих себя решили обмануть? Вот я вас! – погрозил Батурин пальцем.