Как мы спасали челюскинцев

Когда перебрасывали бензин с мыса Северного, я послал туда три пары нарт. Последняя пара попала по дороге в пургу. Собаки быстро теряли силы. Их сбивало с ног. Двигались медленно. В 50–60 километрах от Ванкарема замерзли за ночь три собаки. Когда нарты добрались до Ванкарема, чукча Келегуэ из Уэллена, приехавший на нартах, молча и дрожа вошел в помещение. Ему раскурили папиросу, но он не берет. Налили несколько стаканов чая. Тогда он кое-как влил в себя кипяток и только после этого срывающимся голосом заговорил. Начал с того, что стал благодарить меня:

— Если бы не ты, я пропал бы сегодня, как собаки пропали.

Дело в том, что перед отъездом он пришел ко мне и попросил у меня меховые брюки: „Ты никуда обмороженный не поедешь, дай мне свои брюки". Я дал. В старых брюках он бы, пожалуй, действительно замерз.

Горючего мы завезли на собаках примерно тонн шесть и тонны полторы масла. Кроме того в Ванкарем был доставлен сжатый воздух. Одновременно чуть ли не по всей Чукотке шла подготовка аэродромов. Строились аэродромы в Уэллене, в Ванкареме, на мысе Северном, в бухтах Лаврентия и Провидения. В последних двух пунктах аэродромы были сделаны и полностью обслужены, вплоть до радиотелеграфной связи, нашими пограничными постами.

В условиях Чукотки оборудовать аэродром — очень большой труд: сегодня расчистят площадку, а завтра пурга все заметет. Содержать в порядке эти площадки размером 500 X 500 метров было чрезвычайно трудно. Никаких специальных приспособлений не имелось, кроме лопат и топоров для обколки ледяных кочек.

В Ванкареме готовили помещения для приема челюскинцев. Между чукчанками началось нечто вроде соревнования на чистоту яранг. Хозяйки тянулись друг перед другом. Часто подметали, протирали мокрой тряпкой моржовые шкуры, выносили шкуры, на которых спят, на улицу, проветривали, выбивали. Челюскинцы говорили потом, что Ванкарем — самое чистое селение из всех встречавшихся на их пути.

Пока ремонтировался самолет Ляпидевского, были получены сведения, что звено самолетов Каманина вылетело к нам. В пути однако самолеты потеряли друг друга из виду. Некоторое время о них ничего не было слышно. Мы их разыскивали, посылали во все концы нарты. Ушаков перестал надеяться на самолеты Каманина и решил перелететь с Леваневским из Нома.

Но и здесь подстерегала неудача. В районе Колючинской губы был густой туман, и самолет Леваневского разбился. (После капитального ремонта он войдет в строй. Мотор цел, поломано шасси.)

Мы, говоря по правде, упали духом. Самолетов Каманина нет, Галышев, Доронин и Водопьянов где-то далеко. Правда, челюскинцы живы и здоровы. Они передавали, что в состоянии еще прожить на льдине месяца два, что запас продовольствия у них достаточный. Но это нас не успокаивало. Настроение было тревожное.

После аварии Леваневский и Ушаков, оставив самолет, прибыли в Ванкарем. Ушаков говорил, что надо организовать экспедицию на собаках. Мы должны были сами ехать в качестве погонщиков. Предполагалось, что Ушаков будет начальником экспедиции, я — заместителем. С нами должен был отправиться и геодезист, чтобы по приборам определять наше местонахождение.

Впоследствии однако план был изменен. Подлетели новые самолеты. Но восемь нарт стояли всегда наготове на случай, если при перелете из лагеря в Ванкарем произойдет вынужденная посадка самолета. Чукчи-добровольцы были готовы в любой момент выйти на помощь самолету. Среди добровольцев были Тукай, принимавший участие в заготовке оленей, и Рафтуге, один из лучших охотников Чукотки. У Рафтуге всегда сытые собаки. Он прекрасно знал район, что было крайне важно для нас.

V

Первый самолет, который появился в Ванкареме и „обновил" там аэродром, был самолет Бабушкина из лагеря. Бабушкин хотел вернуться в лагерь. Мы воспротивились этому. Мотор его работал с перебоями. Машина была бита неоднократно. Чинили ее плотники. Рисковать не стоило, тем более что он мог вывезти не больше одного человека, подвергая и его и себя большой опасности.

3 и 4 апреля получили сообщение из Уэллена о том, что прилетели Каманин, Молоков и Слепнев. Из Анадыря сообщали, что Водопьянов, Галышев и Доронин тоже находятся там. Со „Смоленском" шел один самолет, со „Сталинградом" — два. Наше настроение поднялось. Ясно было, что приближаются решительные дни.

4, 5 и 6 апреля опять поднялась пурга, сильно изуродовавшая наш аэродром. В полночь на 7 апреля погода стала улучшаться. Все, кто мог, бросились чистить площадку. Все население приняло участие в работе. Остался лишь радист у аппарата. Часам к десяти была сделана дорожка, для того чтобы самолет мог сесть.

Первым прилетел Слепнев, затем — Молоков и Каманин. В этот же день Ушаков решил лететь в лагерь Шмидта. Мы знали, что от лагеря до аэродрома солидное расстояние, что в первую очередь надо перевозить больных, а среди них есть такие, которые сами не двигаются. Поэтому мы решили послать самолетом собак. Взяли нарту и одну упряжку, погрузили на самолет Слепнева и перебросили в лагерь. Это было 7 апреля.