Как мы спасали челюскинцев

Вернулись в Кайнергин, стали проверять бензин. Оказалось, его хватит на два часа. На самолетах с пустыми баками далеко не улетишь. Проклятые облака и горы! Они начинают теснить нас назад. Непогода отнимает у нас главное — бензин. Мы рискуем засесть в этой тундре, как пароход на мели. Что делать? Перед, нами два пути, оба ведут вперед только через отступление. Можно итти за бензином обратно в Анадырь, т. е. откатиться от Ванкарема на 500 километров. И можно итти на Ванкарем кружным путем, через весь Чукотский полуостров, по берегу моря, имея в виду две базы — бухту Провидения и Уэллен.

— Как ты думаешь, Василий Сергеевич? — спросил я Молокова.

— Пожалуй, единственное, что можно сделать, — это итти на Провидение!

Так и сделали. Поднялись и взяли курс на бухту Провидения… Через полчаса вышли на берег моря. Море все покрыто туманом… Пробую пробить туман вверх. Набираю высоту и выхожу над туманом. Можно лететь совершенно спокойно, но внезапно задаю себе вопрос:

— А что, если там, куда мы летим, туман? Тогда нельзя будет сесть, надо возвращаться. Но бензин у нас на исходе, нам теперь, дорога каждая его капля. От бензина теперь зависит наша судьба и судьба челюскинцев. Нельзя тратить бензин даже на то время, в течение которого я буду размышлять, что мне делать… Глаза устремлены вниз. Ищу подходящее место, где бы сесть, и подумать…

Снизились, сидим, совещаемся. Мои друзья спрашивают:

— Что делать? Отвечаю:

— Подождите разряжать машины!

Так сидим, прижатые к земле новым нашим противником — туманом. Прошло минут сорок, пока мы молча смотрели в лицо своему новому врагу. Медленно туман редеет, уходит вверх; между туманом и морем уже открылось пространство. Мы снова взлетели, взяв курс на бухту Провидения.

Берега мы не видим. Сухопутные наши самолеты идут над открытым морем спокойно, словно под ними бархатный ковер аэродрома. Только у мыса Беринга мы вышли на берег. Здесь Пивенштейн подошел вплотную ко мне, крылом к крылу, словно хотел мне что-то шепнуть на ухо. Пивенштейн показал на бензиновые баки, потом на часы и три раза разжал руку. Я мгновенно понял печальный смысл этой жестикуляции: у него хватит горючего на 15 минут. Надо было немедленно выбрать площадку и сесть. Вблизи оказалось чукотское селение Валькальтен. Около селения белеет какая-то полоска — речка, покрытая льдом. Место для посадки очень неудобное, но выбирать не из чего… Сел, не зная, что здесь меня ждет новая драма.

Мы вымеряем бензин. У Пивенштейла 15 килограммов горючего. Решил ему оставить пять килограммов, чтобы он мог разжигать примус и готовить себе еду, а остальное разделили с Молоковым. „Долетим!" — думаю. Но вот передо мной стоит с кислой миной бортмеханик и рапортует:

— Отлетали, товарищ командир. Ваша машина не может пойти в воздух!

Молча иду к машине, вижу: лопнул амортизационный шатун шасси. Видимо, это произошло из-за посадки на льду, на извилистой речке, когда пришлось давать машине зигзагообразный пробег.

Требуется ремонт.

Если бы мы имели достаточный запас бензина, то через два-три часа ремонта все самолеты могли бы вылететь дальше. Но так как горючего едва хватило на два самолета, я распорядился, чтобы Пивенштейн остался для ремонта моего самолета, поджидая бензин, который мы ему могли выслать из Провидения на нартах.

Пока мы возимся, перекачивая бензин, темнеет, портится погода. И снова мы тащимся на ночлежку к чукчам. Сидим, ждем погоды. Снова Пивенштейн каждые десять минут поет:

„Отвори поскорее калитку

И войди потихонечку в сад.

Не забудь потемнее накидку…"

Странно! Пока летим, я о себе забываю. Я погружен в заботы, даже не чувствую, что мы уже шесть дней мечемся в этой холодной пустыне, отрезанные от всего мира, от страны, которая следит за нами. А что думают о нас челюскинцы? Ведь мы их надежда! А что думают родные? Пропали! Где Демиров, Бастанжиев и их экипажи? А как хорошо бы сейчас помыться в бане и что-нибудь почитать! Читать здесь, у чукчей, нечего. Нечего делать, поем песни, перепетые много и много раз.

Так — на всех отсидках, к которым нас приговорили стихийные силы природы. Так будет и теперь. Надолго ли нас опять связала пурга?

5 апреля

Уэллен.

Наконец-то добрались до радиостанции! Как только я сел в Уэллене, побежал, торопясь, почти задыхаясь… Было радостно, что через несколько минут Москва, весь Союз узнают о нас. Дал телеграмму Куйбышеву о следовании нашего отряда. Кончились наши блуждания, надеюсь, кончатся и приключения. Узнал наконец судьбу Демирова и Бастанжиева.

В тот день, когда мы пробивали облачность над Паль-Пальским хребтом, Демиров потерял звено. Он также пробил облака, искал нас и не нашел. Куда лететь дальше, не знал, так как не имел курса, с ним не было летчика-наблюдателя. Вернуться в Майна-Пыльгин он не мог из-за непогоды. Майна-Пыльгин был закрыт облаками. Демиров сел около корякского селения на речке Опуха и сидел шесть дней, до 28 марта.