Как мы умираем 1

Он был в восторге от хосписа, восхищался всем, и я сразу вспомнила, что он всегда был таким. Благодарил медсестер, хвалил уборщиков и попросил главврача хосписа навестить его, чтобы лично поблагодарить. Его постоянно по-сещали члены семьи – жена, три дочери и иногда несколько маленьких внуков, которые находились под гипнозом историй деда. Когда его боль утихла, из палаты начали доноситься восторженные смешки и восклицания детей, которым

он рассказывал сказки. Теперь он мог играть роль шведской

стенки, что было очень важно для дедушки.

– Будьте аккуратнее, не побеспокойте Брюса.

Я часто забегала к нему в конце рабочего дня, и в один из

таких визитов он рассказал о своем глубоком одиночестве. С

тех пор как он осознал, что умирает, больше не мог потвор-ствовать своей пожизненной любви к Малеру. Пафос и кра-сота его музыки слишком сильно перекликались с чувством

приближающегося конца. Из-за отсутствия музыки он плохо

переносил время между посещениями семьи. Достоинство, с которым он открыл свою душу, было настолько велико, что

мы сидели вдвоем в тишине, думая над важными вещами, которые не могли выразить слова.

В этот момент по коридору шла еще одна тайная люби-тельница музыки, приближавшаяся к концу жизни. Она бы-ла вдовой со скверным характером, которая в одиночку вы-растила двоих сыновей, работая уборщицей в больнице и

подрабатывая ночью в баре. Ее сыновья отзывались о ней как

о сильной, гордой и веселой. Байки о тех днях, когда она бы-ла официанткой в баре, рассказанные с хрипотцой колорит-ного языка и местного диалекта, веселили нас всех. У нее бы-ла болезнь легких, постепенно ограничивающая ее возможности, – сначала она могла ходить на короткие расстояния, затем – только по дому, до стула, а потом и вовсе слегла в

постель. Из-за непредсказуемых приступов удушья она бы-ла вынуждена спать с телефоном у подушки, но когда позвонила сыновьям, они не смогли распознать в ее словах пани-ческий приступ. Бригада врачей направила ее в хоспис в надежде, что мы поможем снизить частоту ночных приступов

паники, связанных с удушьем.

Пение – удивительная вещь: Это и искусство, способное придать сил, и физический процесс, который

может помочь справиться с некоторыми неприятными

симптомами.

Она справилась с одышкой с помощью пения, рассказав, что оно помогает управлять скоростью выдоха (Попробуй-те!) и дает ощущение контроля. Она обожала джазовые пес-

ни, которых знала бессчетное множество. Дома у нее была

коллекция джазовых пластинок, и она им подпевала, когда

оставалась одна. Ее одышка становилась тяжелее по ночам –

она не слушала музыку, чтобы не будить соседей, а у старого

магнитофона не было наушников. Пациентка попросила сыновей привезти аудиокассеты и сокровенный магнитофон из

дома. Спустя некоторое время им все же удалось выкопать

его из хаоса, поскольку из-за болезни мать начала пренебре-гать уборкой.

Это были сборники треков Эллы Фитцджеральд 44 и Билли Холидей, а также записи живого выступления певицы в

шумном баре. Как она сказала, это была ее нереализован-ная карьера: она была джазовой певицей на круизном корабле, когда встретила мужа, и бросила пение, чтобы присматривать за домом и воспитывать детей. Мальчики не застали

ее карьеру певицы, а она больше никогда не возвращалась

к ней, даже став молодой вдовой – ее голос погас из-за го-ря. Только недавно она вернулась к музыке, чтобы успокоить

приступы.

Восхищаясь, сестры прозвали ее «Билли-Элла», когда она

слушала кассеты с голосами своих героинь, а иногда и пе-ла сама, воскрешая счастливые дни ухаживаний и раннего

замужества. Она гудела в кислородной маске, тяжело дыша

44  Элла Джейн Фицджеральд – американская певица, одна из величайших

вокалисток в истории джазовой музыки, обладательница голоса диапазоном в

три октавы, мастер голосовой импровизации. – Прим. ред.

в перерывах. Ее сыновья были поражены тем, какой талант

скрывала мать, и какой ходячей энциклопедией джаза она

была. Сестры, в свою очередь, удивлялись, насколько лучше

она переносит одышку, когда играет музыка.

Благодаря акустике хосписа ночью ее музыка проникла и

в соседнюю палату. В одно из вечерних посещений профессор сказал, что с тех пор как начал принимать морфин, до

него стали доноситься звуки чудесного пения. Он никогда

не слышал такой музыки, и несколько ночей размышлял над

тем, не могла ли она быть галлюцинацией, вызванной препаратами. Он обрадовался, когда медсестры на ночном дежурстве уверили его, что музыка настоящая. Тогда он попросил

помочь ему пересесть в коридор, поближе, чтобы послушать

внимательнее.

Так и произошло знакомство доктора психиатрии и офи-циантки из бара. О джазе он знал совсем немного, но сразу распознал, что прикасается к великому. Билли-Элла была

рада поставить свои записи тому, кто мог оценить бархат ее

молодого голоса и пронзительные джазовые баллады о любви и потере. Ее новый друг, в свою очередь, наконец обрел

музыкальную гавань, где мог пережить отсутствие Малера.