Как мы жили в СССР

К середине 1970‑х я повзрослел и стал смотреть взрослые фильмы. Конечно, в четырнадцать или даже семнадцать лет я не способен был понимать их так, как понял впоследствии при повторном просмотре. Но все же можно сказать, что кино этого периода входило в жизнь сразу и во многом определяло формирование мировоззрения. Более того, это, собственно, и была истинная жизнь: вечерняя жизнь перед экраном, а не дневная – перед школьной доской. Кино было серьезно, а школа – нет. Кино было о внутреннем, а школа – о внешнем. Кино оставалось в душе, а школа пролетала мимо.

«Ирония судьбы, или С легким паром!» (1975)

Вообще-то, ничего хорошего нам в жизни не светит. Она уныла и однообразна, как советские новостройки, как бесконечная 3‑я улица Строителей, ведущая в никуда. Но может быть, есть еще шанс? Когда по иронии судьбы, без всяких наших заслуг, счастье вдруг улыбнется, и ты найдешь… То ли близкого человека. То ли интересное дело. То ли что-то совсем новое и неожиданное, открывшееся за поворотом.

Фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы» повторяли в советское время по телевизору чаще, чем, возможно, любой другой фильм. Мы выучили его наизусть, и в какой-то момент я стал вдруг осознавать, что он мне не просто интересен, а очень близок. Самый забавный фильм не станешь пересматривать бесконечно, но если идентифицируешь себя с героем, то ты, по сути дела, проживаешь в этом фильме свою жизнь. Проживаешь иначе. Не так, как в действительности. Реальность год за годом остается такой же тусклой, а оказавшись в шкуре Жени Лукашина, ты каждый год проходишь через светлый поворот. Просмотр «Иронии судьбы» стал для советского человека чем-то вроде духовного ритуала, уводящего в трансцендентное. Не покидая улицы Строителей (или, скажем, улицы Кораблестроителей, возле которой жил в Ленинграде я), ты воспаряешь духом и регулярно, на Новый год отправляешься в мир случая, где все еще возможно.

Хотя фильм этот сделан шестидесятниками, мне кажется, что он очень четко отразил положение моего поколения, которое к середине 1970‑х уже понимало, что бесконечные брежневки в новостройках и бесконечный Брежнев по телевизору – это наша судьба, наша жизнь на долгие годы… Но вдруг?

Герой Андрея Мягкова, угодивший по пьяни в чужой город, совершенно не заслуживал это «вдруг», как не заслуживал его и я – депрессивный, инфантильный молодой человек. «Но нежданно по портьере пробежит вторженья дрожь…» Может, Бог, как у протестантов, избирает нас не за заслуги, а просто так… в силу мотивов, совершенно недоступных человеческому разуму? Когда Рязанов в «Вокзале для двоих» вновь провел идею внезапного светлого поворота, он добавил к случаю еще и заслуги главных героев. Вышло, на мой взгляд, не так убедительно. Хотя Олег Басилашвили в том фильме был великолепен.

Но пока не про Басилашвили, а про Андрея Мягкова. Я обожал его, поскольку Мягков сыграл меня, но не депрессивного и инфантильного, а находчивого, адаптивного и обаятельного, несмотря на залысины и совершенно негероическую внешность. Позднее я понял, что обожаю его еще и за то, что он великий артист. Думаю, один из пяти по-настоящему великих артистов своего поколения. Почему пьянка Жени Лукашина вызывает симпатию, а пьянка Карандышева из «Жестокого романса» – отвращение? У меня нет ответа. Кроме одного – талант. Как получилось, что один и тот же актер, сыграв двух почти идентичных малахольных советских интеллигентов (Лукашина из «Иронии» и Новосельцева из «Служебного романа»), сыграл их так по-разному? Опять нет ответа. Просто талант. Я обожал Мягкова даже в фильме «Надежда» (про Крупскую), где он сыграл молодого Ленина, и это был единственный случай, когда я Ленину симпатизировал.

«Дни Турбиных» (1976)

В этом фильме режиссер Владимир Басов впервые сумел перевернуть официальную советскую идеологию. «Дни Турбиных» – не просто кино о белогвардейцах, которые, согласно учебникам, являлись нашими злобными и жестокими врагами. Это было кино, в котором зритель идентифицировал себя именно с белогвардейцами. С теплым, уютным домом Турбиных. С их дружной интеллигентной семьей. С обаятельными героями Андрея Мягкова и Андрея Ростоцкого.

Понятно, что булгаковская пьеса была и до фильма многим знакома. Но в 1976 году мы получили уже не спектакль для избранных зрителей, а телепостановку для миллионов. Причем надо принять во внимание, что при дефиците ярких зрелищ в советское время подобные постановки смотрела практически вся страна. То есть вся страна вдруг получила возможность поразмышлять о том, что белогвардейцы были милыми, хорошими людьми, которые, возможно, могли бы создать в нашей стране значительно лучшую систему, чем та коммунистическая, в которой к середине 1970‑х уже многие (особенно из молодого поколения) разочаровались.