Как мы жили в СССР

Не по злобе нас прокатили на экзаменах, а исключительно в силу особенностей советской системы. В итоге мы все трое (с Кудриным и Илларионовым15) поступили на вечернее отделение. Год спустя я перевелся на дневное. Исключительно благодаря отцу, который через обмен услугами нашел подход к проректору по хозяйственной части. Произошел перевод за несколько месяцев до введения советских войск в Афганистан. Если бы не «обмен услугами», я был бы призван в армию как раз осенью 1979 года. И возможно, не писал бы сейчас эти строки, поскольку в начале войны наших ребят, не имевших опыта боевых действий в горах, душманы косили как траву. Вместе со мной перевелся Илларионов. А Кудрин догнал нас через год, когда из‑за отчислений и «академок» появились свободные места. Никакого блата у Алексея не было. Зато были проблемы со здоровьем. Что в данном случае оказалось благом. Его не взяли в Афганистан.

Первый кинозал

Я появился на свет в 1961 году, поэтому рассказ о кинематографических впечатлениях моей эпохи, о потрясениях и прозрениях, рожденных искусством моей страны, начать следует, видимо, именно с этого года. Впрочем, в «первом кинозале» репертуар у нас будет специфическим. Это фильмы, которые отражали скорее мировоззрение предшествующего поколения – шестидесятников. Фильмы, которые были не слишком близки мне в молодости, но с годами стали восприниматься как истинные шедевры.

«А если это любовь?» (1961)

Замечательный фильм Юлия Райзмана показывает, как работала культура отмены задолго до появления данного понятия. Двух «аморально» влюбленных друг в друга школьников просто взяли и отменили. Их не репрессировали, не ссылали в лагеря, не исключали из школы и комсомола. Даже не наказывали плохими оценками за поведение. На фоне недавних ужасов сталинского режима трагедия влюбленной молодой пары была, наверное, даже не вполне понятна современникам. Формально ведь герои не пострадали. Однако в душе они чрезвычайно сильно страдали. Страдали от отношения тех людей – родителей, учителей, товарищей, – вне связи с которыми не могли себя представить. И осознание этого душевного страдания как принципиально нового явления стало важной вехой развития советского общества.

Фильм можно воспринять как историю о школьной любви, открывающую целый цикл подобных историй, снятых за последние тридцать лет существования СССР. Но я бы скорее выделил в нем не любовную тему как таковую, а тему обретения советским человеком частного пространства (privacy), в котором он может уберечь свою душу, психику, индивидуальность от любого вмешательства со стороны. Сегодня нам трудно даже представить себе ту степень вмешательства, которую позволял себе советский коллектив. Более того, сам я, ставший старшеклассником во второй половине 1970‑х, не мог представить себе подобную историю в своей ленинградской школе. Но в провинциальной школе рубежа 1950–1960‑х нечто подобное вполне могло случиться. Парня и девушку затравили из‑за обычного любовного письма, не содержавшего даже намека на эротику. Сплелись воедино большевистский коллективизм, не допускающий тайн от товарищей и особенно от «руководящих товарищей», традиционный домострой, не допускающий тайн от присматривающих за моралью родителей, и обычный подростковый идиотизм, мешающий понять, где проходит грань между дружеской шуткой и жестокостью.

В хрущевскую оттепель люди впервые стали обретать частное пространство благодаря массовому жилищному строительству и появлению отдельных квартир. История, показанная Райзманом, случилась как раз на фоне новостроек. Но люди, вышедшие из коммунального общества, не признавали privacy и упорно лезли во все, что их не должно касаться. Лезли даже тогда, когда спокойно можно было не лезть. Лезли, поскольку считали, что именно так нужно себя вести ради общего блага. И ощущали, наверное, от своего чрезвычайно назойливого вмешательства в чужую жизнь своеобразный психологический комфорт.

Из коллективизма прошлых лет вытекали доносы, товарищеские суды, исключения из партии и комсомола, то есть все то, на чем держалась советская система. Назойливые учителя и бесцеремонные родители полагали, что формируют своей системой воспитания прекрасный новый мир. Но поведение, характерное для крестьянской общины и советского коллектива, разрушало судьбу людей, желавших сохранить индивидуальность. И фильм Райзмана четко зафиксировал момент, когда старые ценности стали невыносимы для нового поколения.

«Девять дней одного года» (1962)

Это был мощный прорыв интеллектуализма в советское кино. Настолько мощный, насколько вообще было возможно ворваться в искусство с совершенно новыми задачами менее чем через десять лет после смерти Сталина. На смену революционной, рабоче-крестьянской и военно-героической проблематике пришла проблематика интеллигентская: от поиска смысла жизни до поиска образа жизни.