Как мыслят леса

Самость руна изначально обладает свойствами руна, пумы и, что самое важное, аму. Эта самость всегда, по крайней мере одной лапой, находится в сфере духов, которая выходит за пределы настоящего, но при этом не является простым результатом накопления всех прошлых жизней самости. За всем этим стоит формальная семиотическая логика. Как я утверждал в первых главах настоящей книги, знаки являются живыми, а все самости, человеческие и нечеловеческие, – семиотическими. В самом простом смысле самость представляет собой локус интерпретации знака, пусть и весьма зыбкий. Другими словами, именно локус производства нового знака (называемый «интерпретантом»; см. Главу 1) находится в непрерывной связи со всеми знаками, появившимися до него. Все самости – человеческие и нечеловеческие, простые и сложные – являются точками маршрута семиотического процесса. Они порождены семиозисом и вместе с тем служат отправными точками для интерпретации новых знаков, результатом которой становятся новые самости будущего. Самости не закреплены в настоящем; они «просто вступают в жизнь в потоке времени» (Peirce, CP 5.421) в силу своей зависимости от будущих локусов интерпретации – грядущих семиотических самостей, которые появятся, чтобы интерпретировать их.

Иначе говоря, любой семиозис создает будущее. Это отличительная черта самости. Бытие семиотической самостью, человеческой или нет, подразумевает то, что Пирс называет «бытием в будущем» (CP 2.86). В сфере самостей, в отличие от неодушевленного мира, на настоящее влияет не только прошлое. Во вступлении к этой главе я писал, что будущее, репрезентируясь, также оказывает влияние на настоящее (CP 1.325; см. также CP 6.127 и 6.70)[188], и это является основополагающей характеристикой самости. Будущее и то, как оно попадает в настоящее, нельзя свести к причинно-следственным связям, через которые прошлое влияет на настоящее. Знаки, как «догадки», репрезентируют возможное будущее, и с помощью такого опосредования будущее накладывает свой отпечаток на настоящее. Влияние будущего на настоящее обладает собственной реальностью (см. CP 8.330), которая обусловливает свойства самостей как уникальных для мира сущностей.

Пирс называет прошлое – продукт причин и следствий – статичным, или «мертвым». Бытие в будущем, напротив, «живое» и «пластичное» (CP 8.330). В процессе своего роста и жизни любой семиозис создает будущее. Это будущее – виртуальное, обобщенное, необязательно существующее, и все же реальное (CP 2.92). Все самости принимают участие в этом «живом будущем» (CP 8.194). Неотропические леса, такие как вокруг Авилы, порождают беспрецедентное для биологического мира число семиотических привычек, тем самым формируя множество форм будущего, в которое люди – руна и все остальные – попадают, оказываясь в лесу и начиная выстраивать отношения с его обитателями.

Тем не менее создаваемое людьми будущее эмерджентно по сравнению с видами будущего, отличающими несимволический семиотический мир, внутри которого они заключены. Подобно иконе и индексу, символ должен быть интерпретирован потенциальным будущим знаком, чтобы самому действовать как знак. Кроме того, от этих будущих знаков зависят и свойства символа: «[он] потерял бы качество, делающее его знаком, при условии отсутствия интерпретанта» (CP 2.92 [рус. – 86]). Например, фонологические характеристики слова «собака» случайны и фиксируются только в силу конвенционального отношения слова с обширной виртуальной, бесплотной, но тем не менее реальной сферой других слов (и их соответствующих фонологических характеристик), предоставляющих контекст для его сознательного восприятия и интерпретации (см. CP 2.304; см. также 2.292–93). В отличие от символов, свойства индексов и икон (но не их способность действовать как знаки) не зависят от интерпретантов. Икона, например звуковой образ цупу на кечуа, сохранит свои звуковые характеристики, делающие ее значимой, даже при отсутствии существ, которые ныряют – цупу – в воду, и даже если она не будет интерпретироваться как звук, издаваемый этими существами при нырянии. Несмотря на то что характеристики, наделяющие значимостью индекс, зависят от своего рода корреляции с объектом своей референции, подобно иконе, индекс сохранит эти характеристики даже в том случае, если он не будет интерпретироваться как знак. Падающая в лесу пальма издаст звук и в том случае, если никого – даже одинокой трусливой шерстистой обезьяны – не будет рядом, чтобы воспринять это падение как индекс опасности (см. Главу 1).

Таким образом, в отличие от иконы и индекса, существование символа как такового основывается на возникновении великого множества необязательно существующих, но все же реальных знаков, которые появятся в будущем, чтобы интерпретировать его, – то есть символ вдвойне зависим от будущего.