Как мыслят леса

Ученые, изучающие нечеловеческих существ, часто пытались преодолеть картезианское разделение между символической сферой человеческих значений и лишенной значений сферой объектов либо через их смешение – яркими примерами служат термины «природа-культура» («natures-cultures») и «материально-семиотический» («material-semiotic»), – либо сводя один из этих полюсов к другому. В главе «Открытое целое» я, напротив, стремлюсь показать, что осознание процессов репрезентации как исключительного свойства жизни и в некотором смысле ее синонима позволяет нам рассматривать отличительные для человека способы бытия в мире и как эмерджентные по отношению к широкой сфере живой семиотики, и как неразрывно с ней связанные.

И если символическое является «открытым», то к чему именно? Открытие символического посредством исследования знаков за пределами символического заставляет нас задуматься, что мы имеем в виду под «реальным», учитывая то, что до сих пор незыблемые основы реального в антропологии – «объективность» и контекстуальная сконструированность – расшатаны странной и скрытой логикой знаков, появляющихся, развивающихся и распространяющихся в мире по ту сторону человека.

Вторая глава, «Живая мысль», рассматривает следствия из сделанного в первой главе утверждения, согласно которому все существа, включая нечеловеческие, в своей основе семиотичны. Любая жизнь семиотична, и любой семиозис живой. Следовательно, жизнь и мысль во многом одно и то же: жизнь мыслит; мысль жива.

Это влияет на понимание того, кто есть «мы». Везде, где есть «живые мысли», есть также и собственное «я». На самом базовом уровне «я» является продуктом семиозиса. Пусть неразвитое и недолговечное, это средоточие живой динамики, посредством которой знаки представляют мир вокруг себя «кому-то», кто сам по себе появляется в результате этого процесса. Это делает мир «живым». «Мы» – не единственный вид «нас».

Кроме того, мир является «заколдованным». Благодаря этой динамике живой семиотики, значение (mean-ing) – то есть отношения средства и цели, значимость, «предметность» (aboutness), предназначение (telos) – это неотъемлемая часть мира, а не то, что мы, люди, ему навязываем. Осознание жизни и мысли в таком ключе меняют наше понимание «мы» и того, как «мы» возникаем, растворяемся и становимся частью новых видов нас, взаимодействуя с другими существами, образующими в тропическом лесу сложную сеть отношений, которую я называю «экологией самостей» («ecology of selves»).

Попытки руна понять экологию самостей и проникнуть в нее усиливают и делают очевидной особую логику объединения, согласно которой выстроены отношения между живыми мыслями. Если, как писала Стратерн (1995), суть антропологии – отношение (the Relation), то осмысление непривычной логики объединения, возникающей в этой экологии самостей, окажет большое влияние на нашу дисциплину. Станет ясно, почему неразличение играет центральную роль в выстраивании отношений. Изменится наше понимание реляционности; наша концептуальная схема не основана на принципе различия, что заставляет нас задуматься о том, почему он занимает центральное место в нашей дисциплине. Рассмотрение динамики живой семиотики, в которой функционирует неразличение (не путать с внутренним сходством), позволяет нам увидеть возникновение «видов» в мире по ту сторону человека. Виды – это не только категории в сознании человека, будь то категории врожденные или обусловленные традицией; это результат взаимоотношений между различными существами в экологии самостей, предполагающих определенного рода смешение (confusion).

Выстраивание отношений с различными видами, населяющими обширную экологию самостей, само по себе сопряжено как с практическими, так и с экзистенциальными трудностями. Третья и четвертая главы представляют собой этнографический анализ того, как с этими трудностями справляются руна и, на более общем уровне, что мы можем из этого почерпнуть.

Третья глава, «Душевная слепота», исследует неразрывную связь жизни и смерти. Охота, рыболовство и использование капканов формируют особое отношение между руна и множеством существ, образующих свою экологию самостей. Эти занятия вынуждают руна принять определенную точку зрения и осознать, что все существа, на которых они охотятся, а также множество других существ, с которыми связаны объекты их охоты, имеют свою точку зрения. Руна также осознают, что эти существа включены в сеть отношений, в основе которой лежит тот факт, что каждый из ее участников является живой и мыслящей самостью (self). Руна вступают в эту экологию самостей как самости. Они считают, что их способность проникать в эту сеть отношений – осознавать присутствие других самостей и устанавливать с ними связь – напрямую связана с тем, что данное качество присуще и другим существам, образующим эту экологию.