Как мыслят леса

Собаки не только символизируют затруднительное положение руна (быть одновременно хищником и жертвой, господствовать и покоряться), но и распространяют действия людей в мире за пределами деревни. Поскольку они служат разведчиками и часто обнаруживают добычу задолго до того, как это смогут сделать их хозяева, собаки увеличивают хищнические усилия руна в лесу. Кроме того, они наравне с людьми подвержены тем же угрозам хищничества со стороны ягуаров.

В дополнение к связям, которые они помогают людям формировать с лесными существами, собаки позволяют руна устанавливать связи с другим миром за пределами деревни – областью бело-метисных колонистов, владеющих ранчо в окрестностях Авилы. Собаки в Авиле удручающе недокормлены, в результате чего они часто бывают очень нездоровыми. По этой причине им редко удается произвести жизнеспособное потомство, и людям из Авилы часто приходится обращаться к посторонним, чтобы получить щенков. Неспособность собак к репродукции, являющаяся следствием действий человека, делает жителей Авилы зависимыми от других людей в деле размножения своих собак. Они также склонны заимствовать клички собак, используемые колонистами. В этом отношении имена Пуканья и Уйки – исключения. Более популярные клички для собак – Маркеза, Китенья и даже Тивинтца (топоним хиварского происхождения, обозначающий место территориального конфликта 1995 года Эквадора с Перу). Эта практика использования имен собак, предпочитаемых колонистами, является еще одним показателем того, как собаки постоянно соединяют руна с более широким социальным миром, даже когда они сами являются продуктом домашней социальности.

Выступая связующим звеном между лесным и внешним мирами, собаки во многом напоминают руна, которые, будучи «христианскими индейцами», исторически служили посредниками между городским миром белых и лесным миром аука, то есть нехристианского, «непокоренного» коренного населения, особенно народа ваорани (Hudelson, 1987; Taylor, 1999: 195)[123]. Примерно до 1950-х годов руна вербовали могущественные землевладельцы для выслеживания и нападения на поселения ваорани; по иронии судьбы, это напоминает то, как мастифы испанских завоевателей были использованы для преследования предков руна[124]. Кроме того, в качестве наемных рабочих на ранчо руна продолжают помогать колонистам взаимодействовать с лесом, например охотясь для них.

Стоит также заметить, что собаки, которых жители Авилы приобретают у колонистов, по большей части не принадлежат ни к одной узнаваемой породе. На большей части испаноязычного Эквадора таких собак пренебрежительно называют «руна» (например, ун перро руна), то есть «дворняжками». На языке кечуа, напротив, руна означает личность. Это слово используется как своего рода местоименный маркер позиции субъекта, поскольку все самости считают себя личностями; он наделяется самостоятельным бытием только как этноним в объективирующих практиках, таких как этнография, расовая дискриминация и политика идентичности (см. Главу 6). Тем не менее словом, которое на кечуа обозначает «личность», в испанском называют дворовых псов[125]. Не будет большим преувеличением сказать, что руна для многих эквадорцев обозначает собак, лишенных некоторого цивилизованного статуса, sin cultura – без культуры. В соответствии с этой примитивистской колониальной логикой, определенные группы собак и определенные группы коренного населения, а именно говорящие на кечуа руна, служат отметками на этом воображаемом пути от животного к человеку.