Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Так в этом нет ничего удивительного, если ветеринар работает экспертом, филолог искусствоведом, а всего двадцать лет назад в Одессе появился первый профессиональный реставратор Серафим Чаркин. Если кому-то интересна предыстория появления фуфлового Сурикова в личной коллекции доцента Федорова, пожалуйста. Лет двадцать назад из одного областного музея до Москвы приперли на реставрацию жменю картин. Потому что училище имени Серова выпускает семь реставраторов в год и на весь Союз они разорваться не в силах. Поэтому всю живопись, с которой начинает слетать краска, тащут у столицу, где ей придают вид, в котором она может висеть на стене дальше. И когда дошла очередь до полотен из того музея, реставраторы никак не могли догнать: почему такой относительно свежий фуфель пришел до такого гнилого состояния? Так музейщики даже не знают, что им кто-то подменил подлинники, потому что не все ли равно на что тыкать пальцем и объяснять экскурсиям за великое наследие прошлого, лишь бы оно висело в хорошей раме и не убегало со стенки. Вот этот Суриков был как раз из компании того самого музейного фуфеля.

Зато теперь в Одессе есть Чаркин и по этому поводу картины можно реставрировать на месте. Ленька Пикас безработно шляется в районе Стены Плача у своем обычном состоянии, пугает молящихся мобилизационной песней «Как ныне сбирается вещий Олег отомстить неразумным хозерам…» и рассказывает сам себе, что его жена — сука, а он когда-то был знаменитым художником Репиным.

Вовка Лорд из уголовного элемента стал охранником кооператива «Вест-Норд» и пытается понять, чем отличается его труд от рэкета.

Доцент Шкалик вместо идей марксизма-ленинизма, критики империализма и буржуазного украинского национализма гонит студентам за большевистское надругательство над ненькой-Украиной не хуже, чем другие бывшие партийные и советские работники. Попутно он жалеет о нововведенных таможнях и границах: они мешают в полную силу перекидывать из Одессы иконы и картины в страны любого зарубежья.

Художник Трик скончался от преклонного возраста, работая, над полотном по заказу школы № 75 «Букварь — начало всех начал, с него и Ленин начинал».

Бригадир Полищук успел кинуть партбилет за двадцать долларов и рад, что сумел получить от партии хоть такую долю ее богатства.

Сержант Прокопенко служит вохровцем на кондитерской фабрике и очень недоволен, что теперь народу вместо шоколада скармливают сою.

Лысый таксист по-прежнему крутит баранку и стучит.

Журналист Кригер мучается в двухэтажном особняке Лос-Анжелеса, изредка вспоминая прожитые в борьбе за лучшую долю всего человечества годы.

В городе Нью-Йорке сидит на пенсии Луполовер и ждет воскресенья, когда на пару часов можно будет сходить до детей в гости, предварительно сговорившись по телефону. Пока воскресенье не наступило он вспоминает за Одессу и свой старый дом. А в этом доме, в бывшей квартире Луполовера проживает мордатый мент.

Тот самый, что был старлеем во времена, когда самолеты летали регулярно даже на бухгалтерские совещания. Именно его бывший специалист по трудовым починам, а теперь независимый журналист Павлов назвал надежным заслоном на пути преступлений в своем очерке. У Эксперта возрос объем работы, но теперь он внимательно смотрит под ноги, даже когда спешит. Потому что ямы стали плодиться на дорогах со скоростью кроликов в Австралии, куда сбежала мадам Пикас от не изменившего советский образ жизни мужа, давно позабытого в Одессе Репина, но известного на исторической родине Лейбы Шикера.

Рассказы по-одесски

Рассказ номер раз Белочка

Старик Гасанов не хотел уезжать. Он просыпался на рассвете, когда утро щебетаньем птиц робко объявляло свои права оцепеневшему городу и тихо, стараясь не разбудить жену, одевался. «Абрам, ты скоро?» — спрашивала его жена, не открывая глаз, когда он брался за дверную ручку. «Скоро, Анечка, скоро», — торопливо отвечал старик и более ласковым голосом добавлял: «Белочка, моя маленькая, пошли гулять».

Белочка была пожилым карликовым японским пинчером, откормленным до средней упитанности одесского младенца. Она тут же, радостно повизгивая, подходила к левой ноге Гасанова, старик, тяжело дыша, одевал на тугую шею собачки ошейник с длинным поводком. И они выходили навстречу утру.

По натруженному за вечер тротуару неторопливо шаркала метлой дворник Бондаренко. У стены дома лежал свернутый змеей старенький шланг, покрытый причудливым узором изоленты.